После наступления темноты - Грег Ф. Гифьюн
Они сломаны. Я сломал обе руки.
Звуковой сигнал усиливался... громче... быстрее.
Падение с крыши - или прыжок - он вспомнил сейчас, глядя, как по мощенной булыжником подъездной дорожке к нему мчится лунная ночь.
Он попытался снова.
Я не могу... Я не могу пошевелиться, я... Господи, я не могу пошевелиться.
Борясь с паникой, он на мгновение зажмурил глаза, сделал еще один глубокий вдох и снова открыл их.
Он решил начать с чего-нибудь простого, например пошевелить пальцами ног. Он попробовал, и хотя ему показалось, что у него получилось, когда он напрягся, чтобы увидеть свои ноги, все, что он смог различить, - это тонкое коричневое одеяло, плотно натянутое на его туловище.
Я ранен. Мне очень больно.
Он посмотрел за изгиб одеяла, где, как он знал, должны быть его бедра. Там, где одеяло должно было быть натянуто, оно было плоским до самого изножья кровати.
Резкая боль пронеслась по ногам и опустилась в ступни...
Боже, нет, нет, я...
...голени и ступни исчезли.
Он закричал. Он чувствовал, что кричит. Но все, что из него вышло, - это отвратительный визгливый хрип, когда его лицо было замотано бинтами, кости под ним раздроблены, челюсть сломана и неподвижна.
Падение раздробило все его тело, но неужели он так сильно сломал ноги, что их пришлось бы ампутировать? Может ли такое быть?
Сколько времени он пролежал на подъездной дорожке, окровавленный и разбитый, прежде чем его кто-то нашел?
Гаррет, мальчик мой, где ты? Мне так жаль, сынок, я...
В дальнем углу комнаты что-то шевельнулось. В тусклом свете он ничего не мог разобрать, но, судорожно оглянувшись в сторону двери, увидел длинный, пустой и относительно темный коридор, ведущий к его палате. Пост медсестер через окно был также безлюден и тих.
Но он больше не был одинок. Возможно, он никогда им и не был.
Тени отступили, как будто невидимые руки, обнажив странные темные очертания чего-то неестественного. Странные симметричные углы, капающая влага, целая сеть, собранная воедино в самом темном углу комнаты.
Вот как они вас туда заманивают.
Зажмурив глаза от ужаса, он поднял взгляд к потолку.
Сначала они заставляют тебя приспособиться.
Что-то черное пронеслось по комнате, словно гигантский краб.
Потом тебя спускают вниз.
Гарри почувствовал теплое дыхание у своего лица, как будто кто-то пыхтел рядом с ним, прижавшись лицом к его боку. Он не мог повернуть голову, но судорожно переводил взгляд в сторону. Кто-то... что-то было рядом...
"Это и есть сила любви, Гарри".
Келли, помоги мне, я...
"Это заставляет тебя верить во все, даже если это неправда".
Что-то упало с потолка.
"А тебе все равно".
Руки, я не хочу, чтобы ты прикасался ко мне, пожалуйста, я хочу, чтобы ты убрал руки, убери их!
"Потому что это такое сильное чувство, что ты не можешь его отпустить".
Комната сдвинулась, потолок уплыл в сторону, и вдруг он упал на твердый кафельный пол в путанице трубок, проводов и бинтов. Он слышал тяжелое дыхание тех, кто двигался в тени, тех, кто тянул его, тащил к трубам.
"Ты больше никогда не захочешь остаться без этого".
Огромное отверстие, из которого капала влага, как из пасти гигантского угря, приблизилось, так близко, что он почувствовал запах нечистот внутри.
Не надо, просто отпустите меня, я не хочу, пожалуйста, не надо, я...
Его крики остались неуслышанными: нечеловеческие руки подняли его, предлагая изуродованное тело богам внизу, проталкивая его в отверстие, заставляя его извиваться и стонать в знак протеста, все глубже погружаясь в слизь и тьму, а вдалеке мелькали очертания комнаты, где рядом с кроватью в забрызганной кровью тапочке стояла его жена, ее голова была маской из крови, если бы не любящая улыбка на ее разбитых губах.
13
Как и жизнь, место и время, оно превратилось в размытое воспоминание. Оно пришло из того места глубоко внутри, где притворство не может выжить, где нет ни правил, ни суждений, ни сдержанности, ни сомнений, где человек только жив и осознает себя без оков. Это место одновременно определенное и осознанное, таинственное и запутанное, страшное и прекрасное, лабиринт снов и теней, окутанный пеленой эмоций, настолько сырых и истинных, что ни одна из них не может быть расшифрована или пережита вне висцерального восприятия.
Возможно, в конце концов, это все, что нужно.
Останься со мной...
Неужели он только что услышал гипнотический раскат грома?
Келли, как он любил ее вспоминать. Такая молодая, американская девушка с яркой улыбкой и прекрасными голубыми глазами, самыми невинными и доверчивыми из всех, что он когда-либо видел. Глаза, наполненные таким счастьем и любовью, что, казалось, она никогда не сможет их сдержать, и все же...
Боже мой, как я ее любил.
В тот день ее волосы были собраны в хвост, как она часто делала. Еще не будучи женатым, он зашел к ней домой, чтобы повидаться. Была суббота, и она была в саду, играя с соседскими детьми, все младше ее. Как он и помнил, они бросали фрисби туда-сюда, и Келли смеялась, веселясь больше всех. Она подбежала к нему и быстро поцеловала в губы, сказав что-то о том, что дети ее утомили, но она вовсе не выглядела уставшей. Она казалась умиротворенной. И теперь, когда он присоединился к ней, даже со стороны она казалась целостной. Он смотрел, как она прыгает за фрисби, бегает, смеется и бросает его с такой самоотдачей - девочка на пороге женственности, такая уверенная в себе и такая счастливая, и все же за этой наивной и детской поверхностью было что-то еще, что-то большее.
Останься со мной, Келли, останься со мной.
Если бы только Гаррет мог быть там, мечта была бы идеальной. Но до его рождения оставались годы.
Как и им.
Только когда сцена исчезла, поглощенная темнотой, Гарри понял, что Келли все еще рядом с ним и что она тоже смотрела.
Келли, ну же... останься со мной... Мне нужно, чтобы ты осталась со мной.
Красный свет, пробиваясь сквозь тьму, освещал ее лицо. Теперь она выглядела жутко. Они оба. Но когда она потянулась к его руке, Гарри позволил ей взять ее, ее плоть была мягкой, влажной, липкой.
"Знаешь, говорят, что после смерти жизнь проносится перед глазами?" - спросила она, напрягая голос и с трудом
