Локальная метрика (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич

— Ну, скажи что-нибудь! — сказал блондин. — Я знаю, вы говорящие!

Чёрный молчал.

— Андрей? — вопросительно обратился Карасов к блондину.

— Это ж функция, — непонятно ответил тот, — чёрта с ним разговаривать?

Борух вдруг понял, что уже пару минут не слышит стрельбы сзади. Группа Бета тоже не появилась.

— Медяк? — сказал он в микрофон шлема, не сводя глаз с Чёрного. — Медяк, ответь Боруху.

Тишина.

— Альфа, Центру, — прорезался внезапно Кузнецов.

— На связи, — ответил майор.

— Мы блокированы, повторяю — мы блокированы. Заперлись в бывшей котельной, в коридоре какие-то твари. Визуальный контроль потерян, рулите сами.

— Потери, Иваныч? — тихо спросил Борух.

— Все, кроме меня и связиста. Он трёхсотый тяжёлый, я — лёгкий, выживу. Двери стальные, прочные, мы вас дождёмся. До связи, не отвлекаю.

— Чёрт! — выругался Карасов, который тоже слушал канал. — Что за твари там?

— Мантисы, — отмахнулся от него блондин, — Эви, сваливаем. Тут сейчас будет слишком весело. Хватай планшет, поехали.

Он подхватил под мышку сундучок и помахал рукой собравшимся.

— Андрей, сука, ты что… — начал удивленно Карасов, но мулатка ткнула наманикюренным пальчиком в планшет, и они с блондином исчезли.

Без всяких спецэффектов — вот стояли, и вот — пустое место. Немедленно потеряв интерес к происходящему, развернулся и пошел к деревянному трапу Чёрный. Он даже не обернулся, когда в раскоп спрыгнуло первое чудовище, и забился в руках «Печенег» майора. Полетели брызги чёрной крови, но стойкость на рану у мантиса была необыкновенная — почти в упор, мощным патроном 7.62х54, свалить его удалось только на половине «сотой» ленты.

«Ещё одна, максимум две твари — и нам конец», — понял Борух.

Но, как только блондин с мулаткой исчезли, что-то изменилось — пропало ощущение заложенности в ушах, небо начало быстро светлеть, а в наушнике закричал Кузнецов:

— Альфа, есть связь, Альфа! Мангруппа идёт, продержитесь десять минут!

Глава 22. Артём

— И как, продержались? — спросил я, с трудом сфокусировавшись полуоткрытым глазом на два расплывчатых пятна. Одно из пятен было с бородой…

— Нет, блин, сожрали меня там! — заржало бородатое пятно. — Ты глянь, оклемался наш писатель! Говорит, как живой!

— Лежи-лежи! Тебе вредно! — приятным женским голосом сообщило безбородое.

— Так лежать или вредно? — с трудом выдавил из пересохшего рта я. Ощущения были, как будто я только что остановил головой грузовик.

— О, слышу сарказм! Значит, жить будет!

— Что со мной случилось?

— Помнишь, афишную тумбу на площади? Мы к ней мешки сгружали ещё?

Я почти собрался кивнуть, но сразу передумал — казалось, что голова может ненароком и отвалиться.

— Пока ты своё «миру мир» на плакате рисовал, мы с барышней, как примерные пионэры, играли в набор «юный химик». С селитрой и соляркой. Отличный вышел фугас на пару сотен кэгэ эквивалента. Взрывчатка, камни, плитка тротуарная, обрезки арматуры, прочий мусор… Ну и сама тумба за корпус. Уж больно она стояла удачно — угол взрывную волну фокусировал. Мечта сапёра. Грех было не воспользоваться.

Я медленно поднял руку и осторожно ощупал голову. Она была на месте. Пока это всё, что я мог сказать с уверенностью.

— Ну, в общем, контузило тебя слегонца, ничего страшного. Зато видел бы ты, как этих матиссов об стену размазало! Представляешь — вся площадь в соплях…

Я изо всех сил постарался себе этого не представлять, но всё равно замутило.

— Мантисов…

— Что? — Борух наклонился ниже.

— Мантисов. Матисс — это художник. Мантис — латинское название богомола. До меня только сейчас дошло…

— Ну, там по стенам такое художество развесило — куда тому Матиссу…

— Слушай… — я потихоньку приходил в себя, — а сейчас вообще что? Ночь? День?

— Я бы сказал, утро…

— А чего вы тут сидите при лампе?

— Видишь ли… Тут окон нет. Ну, то есть их теперь, если честно, во всем здании нет, но тут их и не было.

— Ты чего-то темнишь…

— Ну, мы это… как бы сказать… временно утратили контроль за территорией — смущённо признался Борух. — Там такая фигня творится, что лучше пока тут посидеть…

Я, кряхтя как старый дед, с трудом уселся на куцем диванчике. Подташнивало, и голова кружилась, но, если вдуматься, было не так плохо. Вот бы ещё…

— Выпить есть?

— А то! — обрадовался Борух. — Стратегический запас напитков мы эвакуировали при отступлении.

— Ему же вредно, у него контузия! — запротестовала Ольга.

После того, как зрение сфокусировалось, я её исподтишка разглядывал: разводы пороховой копоти на лице, небрежно висящий на плече стволом вниз «Вал», лихо торчащие из-под синего берета короткие рыжие пряди и вызывающе обтянутые тонким десантным тельником особенности фигуры под расстёгнутой курткой. Хоть сейчас на обложку моей пиздецомы. Ради такого зрелища, пожалуй, стоило приходить в себя.

— Алкоголь не только вреден, но и полезен! — веско возразил майор.

Действие коньяка на организм оказалось волшебным — резко, со щелчком, распустилось что-то до сей поры намертво скрученное в голове, мир обрёл краски, резкость и контраст. Даже головная боль исчезла, сменившись лёгким и даже почти приятным звоном в ушах. Попробовал встать — пошатнулся, но устоял, подхваченный Ольгой под локоть. От неё слегка пахло потом, сильно — порохом и почему-то степной терпкой полынью и горьким миндалём.

Осталась одна, но очень важная проблема.

— Борь, — сказал я, смущенно покосившись на Ольгу, — а где тут, к примеру, сортир?

— Не так всё просто… — отвёл глаза майор.

— Что у нас плохого? — до меня стало доходить, что если наша парочка бравых героев сидит, запершись в этом чулане, то, наверное, на то есть веские причины.

— Сам глянь. А то не поверишь ещё… Да каску надень, придурок! И так контуженный уже…

Я напялил каску-сферу, размышляя, какого чёрта не сделал этого ещё вчера. Глядишь, голова целее была бы… Теперь вообще снимать её не буду!

Опустил противопульное стекло и потихоньку, по сантиметру открывая дверь, выглянул наружу. Оказалось, что мы сидим во внутренней комнате второго этажа. Помещение для прислуги, надо полагать. Туалет — тоже для прислуги, не хозяйский, — тут дальше по коридору, идущему вдоль наружной стены. Окна выходят на главный фасад, и стеклопакеты взрывной волной вбило внутрь, выдрав из стен вместе с рамами. Пол усыпан битым стеклом, перегорожен перекрученными каркасами створок, а за пустыми проёмами сияет солнечное яркое утро. На небе легкомысленные пушистые облачка, а на массивных подоконниках «под гранит» — вороны. Чёрные, крупные, как бройлерная курица, и чертовски многочисленные.

Под окнами было уже порядком насрано. Периодически то одна, то другая птица срывалась с карниза и пикировала во двор, а на её место тут же садилась, громко хлопая крыльями, другая и сразу начинала пристраиваться поудобнее, чистить клюв и гадить. Дверь скрипнула, и в мою сторону сразу повернулись десятки клювов и чёрных внимательных глаз. Я дёрнулся, дверь приоткрылась и сразу три крупных твари стартовали на меня, как пернатые ракеты. Самая резвая успела дотянуться клювом, звонко цокнув по шлему — за что и поплатилась, попав между косяком и дверью, когда я её захлопнул, отскочив назад, как испуганный кузнечик.

Внутри оказались голова и часть крыла. Полуотрубленные полотном двери, они испачкали косяк кровью и перьями. Я приоткрыл дверь на пару сантиментов и брезгливо, кончиками пальцев выпихнул труп. Снаружи об дверь что-то стукнулось, но ворона — не дятел, дырку не проклюет.

— Еще немного, и в сортир мне было бы уже незачем… — признался я, нервно вздрагивая. — И давно вы в осаде?

— С ночи, представь себе, — ответил Борух. — После того, как рванула закладка, уцелевшие твари вдруг развернулись — и дружно почесали куда-то в сторону вокзала. Глядим — ты валяешься такой красивый, из носа юшка и глазки закатил — отволокли тебя в помещение. Потом пошли разбираться, что мы тут себе имеем — а там такая красота, что ты себе не представляешь…