Андрей Лысиков - Инфекция

Первым слово взял мэр, сам уже безнадежно больной:

— Уважаемые сограждане, я специально хотел созвать это собрание, дабы прояснить некоторые вопросы касательно нашего мирного сосуществования с военными. До меня дошли некоторые слухи…

— Какие там слухи! — с первого ряда поднялся высокий седой мужчина. — Уже давно не секрет, что военные открывают огонь на поражение, стоит кому-либо приблизиться на расстояние выстрела. Мы так и будем терпеть подобные выходки, или все-таки военщина несколько поумерит свое служебное рвение?

— Я прекрасно понимаю ваш праведный гнев, но… — мэр замялся, — вы же понимаете, что военным я приказы не отдаю…

— Тогда пусть нам ответят те, кто отдает бесчеловечные приказы! — рев одобрения поднялся в зале, толпа приветствовала каждое слово мужчины из первого ряда. — Или смелости не хватает?

— Ну почему же? — с места рядом с мэром поднялся мужчина в возрасте, одетый в военную форму. Его отличительной особенностью были круглые очки в тонкой оправе, похожие на те, которые любил носить Берия. — Я с удовольствием вам отвечу на все вопросы, если сочту их достоянными ответа.

— Мой первый вопрос, по-вашему, недостоин? Вопрос, посвященный беспределу ваших людей?

— Позвольте, милостивый государь, — голос был скрипучим как плохо смазанные дверные петли, — о каком беспределе вы говорите?

— Вы стреляете в мирных граждан!

— В мирных граждан? Это вы про тех, кто подходит к заставе с оружием в руках? Это их вы считаете мирными? Да я только за последние два дня потерял убитыми и тяжелоранеными восемнадцать человек! А ведь это если не считать заболевших… Мы, сударь, стреляем не сами, а только в-ответ на агрессию по отношению к нам.

— Женщины и дети тоже, по-вашему, способны на агрессию?

— Если у женщины в руках ружье, а у ребенка автомат, да, они способны на агрессию. Вы были в Чечне? Нет? А я был. И там у каждого мальчишки с детства в руках автомат, с которым он уже способен обращаться как взрослый. Так что не говорите мне, прошу вас, про женщин и детей.

— Но почему нам мешают выбраться из города? У многих есть дачи за городом, там воздух чище. Может, туда инфекция еще не добралась…

— У меня приказ, полученный из столицы. В городе объявлен карантин. Не хотелось бы вам лишний раз напоминать, но у нас настоящая эпидемия. У меня три четверти личного состава уже больны. А вы еще усугубляете. Как я могу выпустить из города больных людей? Чтобы они дальше понесли заразу? Туда, где, как вы говорите «воздух чище»? И расширить тем самым зараженную территорию?

— Так что же нам теперь, сидеть привязанными в городе?

— Да. Именно это я вам и предлагаю. Даже не предлагаю, а настоятельно советую.

— И до каких пор это будет продолжаться? — это выкрикнула женщина из задних рядов.

— До тех пор, пока не снимут карантин, — офицер невозмутимо повернулся в сторону, откуда был адресован вопрос, — или не введут вакцинацию. Одним словом, пока не закончится эпидемия… У вас есть еще вопросы?

— Когда будет вакцина?

— Врачи обещают со дня на день. На этом у меня все, — офицер невозмутимо спустился со сцены и прошествовал к выходу в сопровождении двух автоматчиков.

В зале поднялся ропот, который перешел в жаркий спор. Люди излишне эмоционально дискутировали друг с другом. Одни предлагали наплевать на запреты военных и прорываться из города, другие призывали не пороть горячку и дождаться вакцины. Дебаты не обошлись без рукоприкладства, и нескольким людям расквасили нос, а одному его сломали. Собрание затянулось до поздней ночи, но к единому мнению прийти так и не получилось.

На следующий день по всему городу были разбросаны листовки с призывом покончить с властью военных в городе. Содержание было приблизительно следующим:

НЕ ВЕРЬТЕ ВОЕННЫМ ГРАЖДАНЕ — ОНИ ВАС ОБМАНЫВАЮТ.

1. ВЫХОД ИЗ ГОРОДА БУДЕТ ОТКРЫТ ТОЛЬКО ТОГДА, КОГДА НЕ ОСТАНЕТСЯ НИ ОДНОГО ВОЕННОГО, ЧТОБЫ ЕГО ЗАКРЫВАТЬ.

2. НИКАКОЙ ВАКЦИНЫ НЕТ И ВРЯД ЛИ ОНА КОГДА-НИБУДЬ ПОЯВИТСЯ.

3. ВОЕННЫЕ ПРИЗЫВАЮТ НАС К МИРУ, А САМИ ОТКРЫВАЮТ ОГОНЬ ДАЖЕ ПО БЕЗОРУЖНЫМ ЛЮДЯМ.

4. КАРАНТИН БЫЛ ОБЪЯВЛЕН С ЦЕЛЬЮ СКРЫТЬ ПРАВДУ ОТ НАРОДА. ПРАВДА В ТОМ, ЧТО ИНФЕКЦИЯ — ОШИБКА ПРАВИТЕЛЬСТВА.

Из города часто выезжали армейские грузовики. Один журналист набрался смелости и умудрился незаметно проследить за одним таким грузовиком. Он сам был в ужасе от тех снимков, которые у него получились. Грузовики были доверху набиты телами мертвых. Грузовик был остановлен у края обрыва, и двое военных прямо вилами стали сбрасывать тела вниз. Никто не заботился о том, чтобы похоронить погибших — их просто выбрасывали. Журналисту удалось незамеченным пробраться обратно в город. Он заперся в типографии и всю ночь там кипела работа. Утром увидел свет выпуск местной газеты, в котором на главной полосе был расположен снимок «захоронения». Прилагалась и небольшая статья, содержание которой было схожим с листовкой. Журналист не стеснялся в-открытую задавать вопросы администрации и военному командованию. За свою смелость он поплатился жизнью. Днем он был задержан военными, а уже спустя час был расстрелян как изменник Родины. Формулировка обвинения не отличалась оригинальностью. Очередной день сменился ночью. Эпидемия по-прежнему властвовала в городе. Далеко не всем из отправлявшихся ко сну суждено было увидеть рассвет следующего дня.

Очнулся Павел, словно от толчка, когда серый рассвет уже вовсю заглядывал в магазин через стеклянные двери. Юля спокойно спала там, где он ее оставил. Из-за стойки доносился какой-то неясный шорох. Моментально стряхнув с себя остатки сна, Паша бросился за стойку, чувствуя, что произошло что-то неладное.

Предчувствие его не обмануло. В магазине наряду со спортивными костюмами и обувью продавался разнообразный инвентарь, в том числе гарпуны для подводной охоты. И сейчас такой гарпун был вонзен в шею Матвея, чуть повыше адамова яблока, хищно выставив наружу из макушки парня зазубренное острие. Судя по всему, продавец за ночь обдумал сложившуюся ситуацию и пришел к выводу, что улучшения не последует. Поэтому он и решил свести счеты с жизнью столь жутким способом, выстрелив себе в горло гарпуном. А шорох, который сейчас слышал Павел, издавали ноги парня, которыми он сучил в предсмертной агонии. Проснись Паша хоть на несколько секунд раньше, и у него был хоть незначительный, но все-таки шанс спасти Матвея, попытаться его отговорить от опрометчивого поступка.

Через минуту все было кончено. Продавец тихо лежал без малейшего движения на полу за прилавком. Павел накрыл его спортивной курткой и отправился будить Юлю.