Майкл Крайтон - Пожиратели мертвых (13-й воин)

Разумеется, эти факты были сильно обработаны долгими веками традиции устного пересказа, что и превратило их в совершенно фантастическое повествование, доступное нам сегодня. Я же предположил, что вполне возможно повернуть этот процесс вспять, сняв с изначальной последовательности фактов все позднейшие поэтические наслоения и домыслы и попытавшись таким образом вернуться к представляющему собой ядро такого рода произведений реальному человеческому опыту – тому, что могло произойти на самом деле.

Затея отделить вымысел от фактической первоосновы данного эпического произведения представлялась мне привлекательной, но ее воплощение не становилось от этого легче. Современная наука не предлагает объективной и беспристрастной технологии отделения поэтического вымысла от фактов. Любая попытка провести подобного рода анализ наталкивается на необходимость принять огромное количество субъективных допущений в отношении как значительных вопросов, так и самых мелких деталей. Это будет происходить на каждой странице – в итоге такое количество допущений и предположений сведет результат работы к тому, что мы получим вместо перечня объективно имевших место фактов новое произведение: современную псевдоисторическую фантазию на тему событий, которые могли иметь место в прошлом.

Неразрешимость данной проблемы явилась причиной того, что я не стал продолжать эту работу. Само собой, при написании романа я полагал создать собственное художественное произведение. Тем не менее такого рода вымысел требует строгой логики, и я всерьез опасался, что в моем произведении обнаружатся логические неувязки. В конце концов я решил для себя так: раз уж настоящие ученые не могут решить ту задачу, которую я поставил перед собой, я не могу претендовать на то, что и я ее решил всерьез и в полном объеме. Конечно, я не могу сказать, что мне не хватило воображения или решительности. Возникшая проблема имеет чисто практический характер. Как у исследователя, у меня не было никакой надежной системы координат для определения того, какие повествовательные элементы «Беовульфа» следует сохранить в исторической реконструкции, а какие изъять, поскольку они относятся к позднейшим наслоениям художественного вымысла.

Несмотря на то, что задача вычленения исторического ядра из мифа оказалась для меня неразрешимой, я по-прежнему оставался заинтригован всем, что так или иначе было связано с этой затеей. Подумав, я решил поставить вопрос по-другому: предположим, что тех объективных трудностей, которые препятствуют моей работе, , не существует. Таким образом, передо мной открывается широкое поле деятельности для проведения исторической реконструкции. Каким тогда будет конечный результат? Я предположил, что созданный путем такой работы текст будет, скорее всего, сугубо светским описанием боев и сражений, происходивших более тысячи лет назад. Кроме того, я также предположил, что, скорее всего, подобные свидетельства об оставшихся в истории человечества событиях должны быть достаточно бесстрастными и лишенными излишней героизации, ибо вряд ли описывающий их современник мог с уверенностью предположить историческую значимость событий, свидетелем которых оказался.

Такой ход мысли привел меня к своеобразному решению проблемы. Я со всей отчетливостью понял, что мне требуется текст, составленный свидетелем описываемых событий. Я не мог извлечь нужную составляющую из существующего сегодня текста «Беовульфа» и при этом не хотел придумывать ее сам. Таковы были рамки, в которые я сам себя поставил и которые препятствовали дальнейшей работе. Внезапно я понял, что придумывать мне ничего не нужно – все, что от меня требуется, это открыть, обнаружить искомые свидетельства очевидца.

Предположим, подумал я, что наблюдатель, являющийся современником описываемых событий, был к тому же их непосредственным участником. Параллельно он вел свои записи, которые впоследствии легли в основу героической поэмы. Предположим также, что этот отчет уже существуете просто не был исследован с этой точки зрения. Если это так, то мне не потребуется ничего придумывать. Я должен буду всего лишь воспроизвести свидетельства очевидца и снабдить их необходимыми для современного читателя примечаниями и аннотацией.

Затея с уже существующей рукописью позволяла обойти все логические проблемы, мешавшие мне реализовать свой замысел. В конце концов, найденная рукопись вполне могла быть не моим произведением – даже при том условии, что на самом деле создал ее я. Разумеется, подобный ход мыслей может показаться абсурдным, но такое происходит в творчестве сплошь и рядом. Очень часто бывает так, что актер не может играть без реквизита, грима или даже суфлера, то есть без приемов и технологий безусловно современных, но тем не менее обеспечивающих единство исполнителя с создаваемым образом. Я в своей работе попал в сходную ситуацию.

Я задумался над тем, какого рода произведение лучше всего подходит для решения моей задачи. В результате я пришел к выводу, что наибольшую пользу мне принесло бы свидетельство очевидца, не являющегося представителем описываемой им культуры, то есть чужестранца. Такой наблюдатель может дать более объективное описание разворачивающихся событий. Но кем мог быть этот сторонний наблюдатель? Откуда он мог попасть в те места, где происходят события?

Хорошенько подумав, я вдруг понял, что уже давно знаю имя нужного мне человека. В десятом веке араб по имени Ибн Фадлан проделал долгий путь из Багдада на север, туда, где сегодня находится Россия, и там он встретился с викингами. Его рукопись, хорошо известная ученым, является одним из наиболее ранних свидетельств о жизни и культуре викингов. Еще в колледже, работая над дипломом, я прочел несколько фрагментов этой рукописи. У Ибн Фадлана очень своеобразный, но в то же время вполне воспроизводимый стиль повествования. Его текст достаточно строг и скуп, что придает ему достоверность. В то же время автор совершенно непредсказуем. Я вдруг почувствовал, что по прошествии тысячи лет сам Ибн Фадлан не стал бы возражать против того, чтобы ожить в новой роли – в роли очевидца событий, которые легли в основу эпической поэмы «Беовульф».

Несмотря на то, что вся рукопись Ибн Фадлана была переведена на русский, немецкий, французский и многие другие языки, в английском переводе существуют лишь фрагменты этого текста. Собрав воедино и скомпоновав все существующие фрагменты рукописи, я с минимальными изменениями превратил их в первые три главы «Пожирателей мертвых»[50]. Затем я написал оставшуюся часть романа, стараясь придерживаться стиля манускрипта Ибн Фадлана, как если бы он сам описывал свое вполне реальное путешествие. Кроме того, я снабдил текст комментариями и необходимыми сносками и примечаниями.