Лорен Оливер - Неупокоенные

Сандра

Ричард Уокер был гораздо популярнее после смерти, чем при жизни.

Так много народа в нашем доме не было уже давно. Это как ехать в переполненном лифте на сорок второй этаж – кто-нибудь обязательно пернет. Столько запахов, столько вони изо рта, столько пустых разговоров и лживых улыбок, столько помады на губах и зубах, столько попыток мужиков почесать яйца через штанины неудобных костюмов, пока никто не видит.

Основное действо происходило в гостиной, где Минна и Кэролайн расставили рядами раскладные стулья напротив камина – как будто к свадьбе приготовились. Никакой кафедры, никакого священника – только Минна с микрофоном, взятым напрокат, несколько ваз с цветами и большой портрет Ричарда Уокера (профессиональный снимок, наверное, сделанный для его компании). На снимке он улыбался, немного наклонившись к камере, как будто хотел рассказать фотографу какой-то секрет.

– Он всегда так хорошо выглядел, – сказала одна из женщин и покачала головой, как будто Ричард сам был виноват в том, что начал стареть и дурнеть.

– Да, это все так ужасно! – надрывно проговорила другая, смакуя джин с тоником.

– А дядя тут? – спросил маленький мальчик, показывая на небольшую мраморную урну на камине под улыбающимся фото Ричарда.

– Только его тело, – сказала его мама, как будто это все объясняло для ребенка.

Малыш уставился на урну, теребя карман своего маленького пиджачка.

– Как он туда влез? – наконец спросил он.

Женщина с джином повернулась к мальчику, улыбнулась, показав всем свои перепачканные в помаде зубы, и сказала:

– Они его сожгли, зайка.

Ребенок заплакал.

Когда мне было пять или шесть лет, нашу соседку, миссис Гернст, задавил поезд. Когда я стала старше, то начала думать, что, возможно, это и не было несчастным случаем: поезд был ночной, и что делала на путях в столь поздний час больная и располневшая от старости бабушка, которая едва могла передвигаться? Но тогда мать мне сказала: «Пути Господни неисповедимы». Ага, как будто Богу было угодно раскатывать в блин старую женщину, которая и мухи при жизни не обидела! И Он как бы говорит нам: вот что Я сделаю с тобой, если ты не будешь прибираться в своей комнате, чистить зубы или читать Евангелие.

Они как-то – не спрашивайте меня как – умудрились собрать ее по частям, красиво уложить в большой деревянный гроб и выставили на всеобщее обозрение, как тушку карпа, из которого отец моего друга Билли сделал чучело и повесил себе на стену на деревянной панельке.

Это одно из моих ранних детских воспоминаний: похороны миссис Эсси Гернст. Тогда я впервые увидела мертвеца. Я помню, что пока шло прощание, мы с Билли Иверсоном и Патти Хорн играли в дальней комнате, где пахло папиными носками и порошком, который мама засыпала в комод от муравьев.

Билли сказал, что, если поцеловать миссис Гернст в губы, она очнется. Он заверил меня, что если я поцелую ее, то она проснется и отдаст мне все ее состояние – миссис Гернст была очень богатой женщиной.

Какого черта я должна была ему не поверить? Ведь в сказках все именно так и делали!

А вот что еще: однажды мы с Сисси играли в Принца и Белоснежку. Мы напились бренди – она стащила его у родителей – и лежали на берегу ручья на мягком покрывале из мха. Стоял один из тех летних солнечных дней в Джорджии, когда ты чувствуешь себя как внутри калейдоскопа – все вокруг играет яркими зелеными, голубыми и желтыми пятнами. Я была сонная от жары и бренди, так что перевернулась с боку на бок очень медленно и лениво. Сисси облокотилась на правую руку и склонилась надо мной.

– Давай ты будешь Белоснежкой, а я – Прекрасным Принцем, – сказала она.

И до того, как я успела спросить, что это значит, она наклонилась и поцеловала меня. Ее губы были сухими и сладкими, а от мокрых после купания волос пахло кремом от загара и дезодорантом.

– Зачем ты это сделала? – Я помню, что я смеялась, хотя мне почему-то было страшно.

– Теперь ты никогда не умрешь, – сказала Сисси и тоже засмеялась.

После официальной церемонии взрослые ушли на кухню пить кофе и болтать ни о чем, посматривая на часы и прикидывая, сколько еще они могут пробыть в гостях, чтобы не показаться невежливыми. А мы с Билли пошли к гробу – он подсадил меня, чтобы я могла заглянуть туда. Рядом с телом миссис Гернст лежали две фарфоровые фигурки кошек, которые она коллекционировала. Ее кожа пахла какими-то химикатами и немного деревом. Губы были сухими и тонкими как листы бумаги.

Я помню, как закричала мама, и я от неожиданности упала прямо на голову Билли, который залился полоумным смехом, как маньяк. Мать оттащила меня от гроба за юбку и задала хорошую порку прямо перед трупом миссис Гернст, а потом пришел отец и вытащил нас обеих на улицу.

Тогда я подумала, что мама злилась оттого, что я неправильно поцеловала миссис Гернст – она ведь не проснулась! Старушка была мертва, как и прежде.

Это, кстати, была моя любимая часть в сказках. Не банальное «жили долго и счастливо» в конце – даже в детстве я понимала, что это бред сивой кобылы. А именно поцелуй – действие, которое пробуждает ото сна, которое все исправляет, после которого все становится хорошо. Это было даже лучше, чем исповедь, после которой Иисус принимает тебя в Свои объятия.

Вот в чем, возможно, была наша с Элис проблема – мы ждали Прекрасного Принца.

И мы ждали – и ждем – наш волшебный поцелуй: прощение.

Минна

Минна увидела Дэнни в гостиной, когда мама произносила свою речь. Сначала она подумала, что он пришел поддержать ее или выслушать ее извинения, но потом заметила, что он в полицейской форме, а рядом с ним стоял еще один коп. Она старалась привлечь его внимание и помахать Дэнни, но это было сложно, потому что она сидела в первом ряду и все на нее смотрели. А взгляд Дэнни был прикован к Кэролайн.

Где черти носят этого Трентона? Минна нигде не могла его найти.

– Можно не знать человека всю жизнь… – говорила мама, и Минна отвернулась, как будто она говорила про нее. И Кэролайн действительно смотрела на нее. Этого не было в ее речи, когда она репетировала перед Минной сегодня утром. Они обе притворялись, что ничего не произошло и они не спали под одним одеялом, как нормальные мама и дочка.

– Я была замужем за Ричардом двадцать два года, и все же он в каком-то роде оставался для меня загадкой, – продолжала Кэролайн. Все молчали, кто-то кашлянул. Минна смущалась от того, что мама смотрела прямо на нее, и хотела отвести взгляд, но не могла. – Но кое-что я знала о нем наверняка: Ричард умел наслаждаться жизнью, как никто другой. Иногда он мог в этом переусердствовать. – По комнате прокатились редкие смешки. – Однажды он решил, что мы все должны пойти в поход. Он потратил неделю, чтобы выбрать самые лучшие палатки, самое лучшее место для рыбалки и сбора ягод. Он сам хотел наловить рыбы и набрать ягод и не позволил мне взять с собой даже баночку консервов. Ну, наш поход длился примерно полчаса. Меня сразу же покусали комары, Минна заработала ожоги от ядовитого плюща, и все жутко проголодались. В итоге ночевали мы в мотеле.