Эндрю Найдерман - Адвокат дьявола

Тогда он стал задавать вопросы самому себе. Все чаще, возвращаясь в пустую квартиру, когда Мириам пропадала где-то, увлеченная очередной бурной деятельностью, он наливал себе виски с содовой и выходил смотреть на Гудзон. А не сбежали ли они от своего счастья, уехав с Айленда? – задумывался он. И что ждет их, когда они наконец обзаведутся детьми? Во что превратится их жизнь тогда? Мириам уже вела разговоры насчет переезда в более просторную квартиру, предполагая нанять для их первенца круглосуточную няньку и, возможно, кормилицу, чтобы не терять форму груди.

– Норма и Джин тоже собираются так сделать, – с жаром рассказывала она ему. – В наше время дети не должны препятствовать родителям жить полноценной жизнью.

– Но ты же всегда отвергала эту идею, – напомнил он ей. – Помнишь, как ты упрекала Розенблаттов именно за то, что они обособились от собственных детей? Те чуть не на прием вынуждены были записываться, чтобы увидеть собственных родителей.

– У них было совсем другое дело. Филлис Розенблатт, она же... скучная серая личность. Неспособная почувствовать разницу между Джексоном Поллоком и куском обоев.

Он не увидел тут никакой связи, но знал, что, если станет настаивать, Мириам просто развернется и уйдет. Ее привычки все больше выводили его из себя, но вечером, перед началом процесса по делу Ротберга, она вдруг внезапно кардинально изменила манеру поведения.

Когда он в очередной раз вернулся с работы, весь день проведя в офисе, выяснилось, что Мириам приготовила что-то домашнее. Это можно было угадать уже по запаху из кухни. Волосы у нее были зачесаны назад, как в прежние времена, без этих новых ухищрений и меняющихся еженедельно взлохмаченных причесок – именно так, как ему всегда нравилось. На ней было одно из старых платьев и минимум макияжа. Стол был уже сервирован: она устроила ужин при свечах.

– Ты так устаешь на работе, – она погладила его по голове. – Тебе просто необходимо отдохнуть.

– Великолепно. Чем это у нас так пахнет?

– Цыпленок в винном соусе: твое любимое блюдо.

– По твоему рецепту?

– Ага. И еще я испекла яблочный пирог. На скорую руку, – добавила она. – Сегодня я осталась дома. Норма и Джин пошли без меня. Я решила остаться дома и прислуживать тебе как верная самоотверженная жена.

Он рассмеялся – это было так на нее непохоже, – сама возможность, что она когда-нибудь произнесет такие слова, казалась просто дикой. Поэтому в ее речи он ощутил скрытый сарказм. В этих словах было больше от Нормы и Джин, чем от настоящей Мириам.

– Люблю тебя, дорогая, – сказал он, чмокнув ее в висок.

– После ужина, – сказала она, подталкивая его к столу, – все остальное – после ужина. Садись.

Приняв душ и переодевшись в домашнее, он вышел в гостиную – и увидел, что она растопила камин и выставила на стол коктейли и закуски. Тепло домашнего очага, отменная еда, виски и вино делали свое дело. Она получила то, что хотела, если хотела именно этого: он отдыхал. Он признался Мириам, что чувствует себя так, будто вернулся в материнское лоно.

После ужина они потягивали коньяк, и она сыграла ему на пианино свадебную песню, ту самую, что исполнялась на их свадьбе. Это была старая песня, которую так любили его родители, – и она влюбилась в нее, можно сказать, с первого аккорда.

– А сейчас, – откашлялась она. – Ты увидишь результат моих вокальных уроков. "Я-а-а так люблю тебя-а-а, мой дру-уг. Ужель не скажешь ты взаимно? Ты ну-ужен мне всегда-а-а... я верно го-ворю-ю..."

На его глаза навернулись слезы.

– Ах, Мириам, я так выматываюсь на работе, что иногда забываю, для чего все это. А ведь это все – для тебя. Без тебя все это не имело бы смысла.

Поцеловав, он отнес ее на руках в спальню. Это было так изумительно, так прекрасно. Все вопросы, все сомнения мигом испарились, исчезли баз следа, канули в Лету. Все было замечательно – именно так, как они хотели. Жизнь дарила им то, чего они желали. Мириам была прежней Мириам, и они по-прежнему любили друг друга. Он стал раздеваться.

– Нет, погоди, – сказала она, прильнув к нему. – Давай все сделаем как тогда, в среду, ночью.

– В среду ночью?

– Как тогда, в среду, когда мы пришли после обеда с Тедом и Джин. Ты же не будешь говорить, что ты опять забыл?

Он продолжал улыбаться. Она стала расстегивать пуговицы на его рубашке.

– Я раздела тебя, а потом ты раздел меня, – шептала она, продолжая воспроизводить любовную сцену, которой он, убей бог, не помнил.

На процессе Ротберга побывали все служащие фирмы. Даже секретари несколько часов просидели в зале суда, наблюдая за ходом развернувшейся баталии. Странно только, что сам мистер Милтон пока так ни разу и не почтил процесс своим посещением. Похоже, ему приходилось отбиваться от репортеров, осаждавших фирму с первого дня процесса. Но больше всего Кевина беспокоило то, что Мириам не пришла на процесс, даже в последний день заседания. Это известие свалилось как снег на голову, после завтрака, в день начала слушаний по делу. Она объявила, что не придет смотреть на его защиту. Он до последнего дня продолжал надеяться, что она переменит решение в ходе процесса, но этого так и не случилось.

Боб Маккензи приступил к обвинению в медлительной, методичной манере, излагая факты, выдвигая улики и свидетельства очевидцев, на которых строил железный фундамент обвинения, неотвратимо убеждая присяжных в виновности Ротберга. Кевин подумал, что с его стороны было весьма мудрым и предусмотрительным поступком организовать дело, разделив его на явно выраженные начало, середину и конец, приберегая до последнего результаты медицинской экспертизы. Он производил впечатление весьма опытного государственного обвинителя. На этом фоне Кевин еще больше осознавал собственный возраст и относительную неопытность.

Но почему Джон Милтон был так уверен в нем, зная наперед, против какого матерого волка предстоит ему выступить? Милтон ни на миг не усомнился в его опыте и способностях и не ожидал ничего другого, кроме того что Кевину удастся выгородить Ротберга. Кевину не давала покоя мысль, зачем ему поручили дело, где и более опытному адвокату пришлось бы туго. Или же Милтон сделал это намеренно, желая увидеть падение и позор Кевина, проучив таким образом зарвавшегося юнца?

– Вы увидите, леди и джентльмены, господа присяжные, – начал Маккензи, – что семя этого изощренного убийства было посеяно еще многие годы назад, как появился мотив к убийству, как у подсудимого вызрел замысел его исполнения, как появился благоприятный повод и стечение обстоятельств, и как он совершил немыслимое злодеяние, расчетливо и хладнокровно, уверенный, что ему все сойдет с рук.