Валерий Ковалев - Рукопись из Тибета (СИ)

Изначально потеря статуса политического центра Индии мало повлияла на экономическое положение Калькутты. Но раздел единого государства на Индию и Пакистан возымело катастрофические последствия для города.

Количество выехавшего индуистского населения из Западного Пакистана в Пенджаб примерно равнялся миграции мусульманского населения из Пенджаба в Западный Пакистан. Миграция в Западной Бенгалии почти всегда была в одну сторону.

Примерно четыре миллиона индуистских беженцев из Восточной Бенгалии прибыли в Западную Бенгалию, загромождая и без того перенаселенную Калькутту.

Был период, когда люди умирали от голода на улицах, формируя образ Калькутты как символа крайней нищеты. Не успела столица штата оправиться от первой волны мигрантов, как началась вторая волна беженцев в результате индо-пакистанской войны 1971 года.

Ситуация еще больше усугубилась, когда правящая в штате Коммунистическая партия Индии пыталась упразднить феодальную систему землевладения. С того времени Калькутта заслужила репутацию места, непригодного для проживания, превратившись в город ужасающей бедности и дряхлых зданий, с переполненным населением.

С тех пор, когда англичане окончательно покинули Индию, Калькутта надолго погрузилась в царство хаоса и нищеты, грязи и запустения.

Сегодня, большая часть архитектурного наследия города находилась в плачевном состоянии, монументальные колониальные здания практически не реставрировались. Мох и грязь покрывали когда-то красивые викторианские дома — обветшавшая каменная кладка, облупленная краска и штукатурка, покоробленные солнцем деревянные окна служили ярким свидетельством равнодушия к колониальному наследию.

Вдали от главных дорог, сточные канавы были выстланы мусором. Ветхие здания Калькутты и хаос его улиц создавали пугающее первое впечатление на приезжих туристов. Третий по величине город Индии служил ярким свидетельством множества социальных проблем государства.

К вечеру, изрядно уставшие, а я переполненный впечатлениями, мы остановили машину у небольшого местного ресторанчика неподалеку от общественного городского парка, именуемого Майдан, являвшегося предметов особой гордости калькуттцев.

На его обширной, зеленой территории располагались множество игровых площадок и стадионы, мемориал королевы Виктории и даже монарший гольф-клуб. А еще в парке щипали зеленую травку коровы с лошадьми, а местные аборигены устраивали пикники и стирали в прудах свою одежду.

Ресторанчик стоял под сенью арековых пальм, был стилизован в индийском стиле и имел открытую, затененную цветущим жасмином часть, с несколькими пустовавшими столиками.

— Так, сейчас подкрепимся блюдами индийской кухни, — сказал Кайман, когда мы уселись за один. Вслед за чем подозвал официанта. Изъясняясь с тем на смеси английского с бенгальским, приятель сделал заказ, и вскоре блюда стояли перед нами.

В числе таковых был суп, именовавшийся «дал бхат», состоявший из бобов, томата, риса и имбиря; креветки, запеченные в горчичном масле, а также горячие лепешки «пури», которые мы употребили с большим аппетитом.

На десерт последовали что-то вроде пирожных называвшихся «сандеш», приготовленных из мягкого творога с кардамоном, украшенные кокосовой стружкой, а к ним традиционный черный чай, сваренный с молоком и пряностями, именуемый «масала», которого я употребил две чашки.

— Ну как тебе? — утирая губы салфеткой, поинтересовался Кайман, отвалившись на спинку стула.

— Убедительно, — ответил я. — Кухня у них явно лучше европейской.

— Восток дело тонкое, — голосом товарища Сухова изрек Кайман, и мы громко рассмеялись.

Далее расплатились, прикупив увесистый ананас и бутылку рома «Олд Монг», после чего сели в машину, отбыв в гостиницу.

Там, поочередно приняв душ, нарезали ананас тонкими ломтями, откупорили ром и стали верстать план будущего мессианства.

По нему, для начала, надлежало изучить вопрос обращения меня в ламу. Кайман, в силу своего атеистического мировоззрения, а также любви к мирским утехам, таковым быть особо не желал. В связи с чем, предпочел роль посредника в общении с внешним миром. Как было на Ориноко.

По существующим канонам буддизма, стать его проводником можно было двумя путями. Посвятить себя служению с малых лет, что в силу моего возраста исключалось, или же принять «постриг» в монастыре, где стать затворником или уйти в мир.

Так что оставался второй. Вопрос был в том, где это проще сделать.

А поскольку вариантов было три: Индия, Бутан или Тибет, мы остановились на первом. И вот по каким соображениям.

Как следует по Марксу «религия — опиум для народа», а опиум, как известно, товар. И, следовательно, она тоже является таковым в обществе потребления.

Индия была колыбелью буддизма, его здесь было в избытке, чем мы и решили воспользоваться.

Короче, следовало найти храм, которых здесь было немеряно, покладистого настоятеля и реализовать один из принципов политэкономии: «товар-деньги-товар». Все по науке.

Избрав этот путь, мы одухотворились, чему способствовал ром, вкупе с ананасом и на следующее утро занялись реализацией.

Для начала Кайман съездил в компанию, где взял расчет, сообщив, что ему нужно срочно убыть в Европу на похороны горячо любимой тети, затем вернулся назад, и мы, плотно позавтракав, отправились в город.

В ближайшем киоске приобрели красочный буклет со всеми буддийскими храмами Калькутты, далее продали в ювелирной лавке мой последний алмаз, наняли рикшу и принялись окучивать религиозное поле.

Настоятели трех первых, расположенных в центре храмов, выслушав заманчивое предложение, нас корректно, по-восточному послали, и тогда, пересев с людской тяги на такси, мы двинули на окраину.

Храмы там были попроще, монахи худые и стройные, а настоятели сговорчивее.

С одним из них, похожим на Хотея[177] индусом с продувной рожей, после недолгой беседы мы пришли к общему знаменателю, и за половину имеющихся у нас средств, он согласился провести обряд посвящения.

Время таинства было назначено на следующий день, перед заходом солнца, а для придания ему торжественности, как полагалось в таких случаях, настоятель рекомендовал привести с собой друзей и знакомых.

Поскольку же кроме Каймана таких в наличии не имелось, он обещал посодействовать и в этом. За дополнительную сумму. В результате мы добавили «хотею» еще несколько купюр, а он заявил, что организует массовку из числа своих монахов с послушниками.

Далее оговорили вопрос моего нового имени, и в силу преемственности я захотел назваться Уваатой. На это настоятель не возражал, и поинтересовался, останусь ли я в храме или пожелаю стать странствующим монахом.