Николай Шпыркович - Злачное место

Вторая бутылка наполнилась, и ее также закупорили стерильной пробкой. Пробку накрыли листом бумаги и крепко завязали ниткой. Первую бутылку с артемовой кровью уже вливали Сикоке куда то под шею.

— … Это было уже после того, как я от Наследников ушел. Осел я тогда под…, там довольно большой анклав был. Ну, и стал я там в больнице лекарить потихоньку. А получилось так, что там несколько ученых светил собралось выживших, чем этот анклав страшно гордился. Профессора эти и лечили там, кого как. Поначалу то я присматривался только, куда, думаю мне с моей первой категорией супротив таких зубров лезть. У нас там было все, как в крутой дохереннной клинике — халаты белые, утренние обходы профессуры и даже мониторы у кровати больных. И вот стою я у постели больного….ну, я не знаю даже с чем это сравнить. Вот помните, до Херни были всякие там ралли Париж Дакар и тому подобное? Вот представьте, приходит к вам человек и отрекомендовывается, что он — с Алленом Простом пять раз в Дакар ездил. Сейчас, правда, по какой — то причине, сам ехать не может, а потому просит вас его отвезти. Бывает. Садится он к вам в машину, советует, как надо ехать. Правда, при этом говорит: "… и обязательно наезжайте время от времени на бордюр…" — но мало ли. Но потом он с любопытством смотрит на приборную панель и спрашивает: "… а, кстати, где тут у вас спидометр, и какие это на нем показания?"

— Класс! — восторженно покрутил головой Старый.

— Ага. Вот и я так подумал, когда профессор-терапевт спросил меня: "…а где тут у вас показатель насыщенности крови кислородом и какие тут показания?". Я, на свою беду, слишком громко заржал тогда — чем опустил облик светила ниже ватерлинии. Ну, а потом разобрался, кто есть ху. Они там тоже готовили себе смену. И знаете, какой принцип во главу обучения положили? — не болтай! Помню, в каком то средневековом медицинском трактате об обучении лекарей было наставление: "…если ты не знаешь, что у больного — скажи: обструкция печени. Это выглядит значительно и непонятно". Вот такое, почти там и процветало. Было там несколько стьюдентов — Олежку моему покойному они и в подметки не годились, вот они их и учили, по подобной методе. А те и сами во вкус вошли — ходят такие важные, типа я — высшая раса-каста. Обратится к ним кто, так на вопрос голову поворачивают — будто у них шейный радикулит двухмесячный, с выраженным болевым синдромом. А речь такая — дельфийские оракулы бы от зависти посдыхали: " Нельзя исключить. Хотя одновременно и. Однако, может быть. В настоящее время без диагностической аппаратуры, коя недоступна, с достоверностью можно предположить только. Летальный исход — весьма возможен". Сам — дуб дубом, а гонору, как у трех польских панов мелкого пошиба. Попробовал я возбухнуть — куда там. А главное — люди как верили таким вот светилам — так и продолжили верить, несмотря на то, что Херня приключилась. Вот интересно: политиков, которые, в общем-то, также выражовывались — в первые же дни порвали, и потом — сильно не верили никому, по крайней мере — тех, кто слишком уж большое количество лапши на уши вешал — отфильтровывали сразу, и хорошо, если просто выгоняли. А здесь — и смех и грех: "… а точно меня САМ профессор лечить будет?…" — и это говорит человек, вчера походя застреливший двух обормотов, обещавших ему Эльдорадо в виде склада тушенки — с небольшой всего лишь предоплатой на организацию экспедиции. Во многом, конечно, так случилось потому, что реальной конкуренции не стало — механиков или портных, все же больше уцелело, нежели врачей, да и отношение к медицине всегда было своеобразным: люди могли, осатанев от того, что им плохо шьют, чинят машину, готовят — научиться вполне хорошо, а иногда и просто отлично, делать все это сами — а вот с медициной не так. Тут человек мог уныло клясть медиков, что те " ни хрена не знают", но сам учиться медицине — ни за что не брался — "ой, это ж так сложно!". И раньше можно было к кому то нормальному попасть — в другой город, к примеру, съездить, а теперь это — путешествие из разряда опасных.

— Ну да, а, может, это еще и поэтому, что люди надеялись на врача, как на истину в последней инстанции. Священники солгали, партия подвела, либералы всякие — тоже, так кому верить то? Неужто правды совсем на Земле нет??? А вот она, правда — шибко умный ученый доктор. Он не обманет, не продаст. Тем более — учился ведь ажник шесть лет.

— …В общем, после того, как я нелестно выразился при людях о том, что я думаю по поводу и нынешних студиозусов и их преподавателей — пошли мне намеки — что надо бы как-то базар отфильтровывать — и не в приличных выражениях, а в самых что ни на есть таких. Соответственно, я их послал подальше, тем более у меня результаты лечения были лучше. Раньше — мне бы хода профессионального не дали, росту карьерному помешали бы, подставили со сложным случаем, быть может, а теперь времена простые настали. Однажды вечерком в комнату, где я сидел — пулька залетела. Хорошая такая, калибра 12 мм. В открытую они меня все же побаивались, твари — я к тому времени давно уже не тот лекарь был, которого хотели живьем поджарить. Только заметил я, что норовят мне все больше запущенных пациентов подсунуть — лечишь — лечишь его — а он тебя все равно зомбанется. Тут два плюса — всегда можно на доктора кивнуть — у кого, мол, помер — у Дмитрия Васильевича, а мы, как тот Дуремар — "…совсем тут ни при чем". Ну, и надежда, наверное, была у них, что когда нибудь все же цапнет меня кто-то из зомбанувшихся. И, главное, администрация — тоже они. Ну и что: мне — надо было пол — больницы пострелять? Плюнул я и ушел, как и многие до меня уходили. Но с тех пор — я в такие вот крупные анклавы — ни ногой. Слишком много там накипи наросло. Вот, Варьку учу, Ивана еще. Бог даст — будут они нормальные врачи, а не мумии с негнущимися шеями.

— А какие перспективы ты вообще видишь для нашей профессии? — спросил Старый.

— Уровень двадцатых — тридцатых годов двадцатого века, — слегка подумав, ответил тот. — В чем-то даже выше их — диагностика, методы терапии. Если освоят выпуск необходимых лекарств — так и вообще будет здорово. А их не так и много надо — В Великобритании было 30.000 наименований препаратов, а скандинавские страны, к примеру, в это же время обходились 3000. Только потому, что там законодательно было запрещено регистрировать медикаменты, если у них не было какого-то кардинально нового механизма действия. А я так думаю — можно обойтись и меньшим количеством лекарств. Плюс то надо учесть — что следующее поколение будет гораздо более здоровым — хотя бы потому, что педиатры не будут превентивно назначать антибиотики при ОРВИ всем детям поголовно. Типа, вдруг у него пневмония разовьется — а их потом обвинят, что ребенку антибиотик сразу не назначили. А то, что потом у такого ребенка и дисбактериоз, из которого он вылезти годами не может, и аллергия — так это дело десятое. Это не так видно и недоказуемо. Будет идти отсев нежизнеспособных особей — тот же сахарный диабет вернулся к состоянию начала прошлого века — ребенок, у которого он появлялся был хилым, слабым, болел чаще, соответственно, чаще умирал. Но если даже он доживал до возраста, в котором начиналось половое созревание — на фоне этой гормональной бури — происходило резкое обострение заболевания, такой подросток впадал в кому, и до открытия и внедрения в лечебную практику инсулина — из нее уже не выходил. И уж во всяком случае, такая женщина не могла выносить ребенка — или выкидыш, или смерть на поздних сроках беременности — в подавляющем большинстве случаев. В любом случае патологические гены по наследству не передавались. С точки зрения хорошего влияния на генофонд — просто отлично. Я бы и сам радовался такому повороту событий, если бы в прошлом году не умерла у меня от диабета девчонка, как раз шестнадцати лет. Как говорили — художник была отличный. Оно, может, художник — и не совсем то, что нужно для этого мира, а все-таки. А сколько великих химиков, механиков, да стрелков, в конце концов, умерло в юном возрасте от этого на всей планете? Тот самый проклятый вопрос, что целесообразнее: жизнь одного, или здоровье всей популяции в целом… Естественно, мы не сможем долгое время лечить те же острые лейкозы, особенно у детей, сложную онкопатологию. До трансплантологии — вообще, как до Китаю пешью. С трансплантологией вообще интересная штука получается. Если подходить к ней по меркам времени до Херни — она вообще невозможна, поскольку, если человек еще не перекинулся — значит, кора у него жива, и забор органов у него невозможен, если же кора погибла — человек зомбируется, а значит забор органов у него для реципиента — смертельно опасен на сто процентов. Хотя лично я думаю, что тот же Бабаев или руководство Наследников хрен бы заморачивалось такими сложными материями и все нужные им для пересадки органы вырезали бы у подходящего донора прямо у живого и в полном сознании. А вообще, если поглядеть трезво — Херня просто обнажила все язвы этого мира и ткнула человечество носом прямо в них. Просто сорвались повязки псевдогуманизма. Перестали делаться обезболивающие инъекции лжетолерантности. Даваться внутрь снотворные эрзацдемократии. Ведь и до Херни — в с е э т о б ы л о: и олигархи-феодалы, и бандюки-людоеды, и сектанты-промыватели мозгов. И население в деревнях вымирало без больниц точно так же, как и сейчас, и образование подменялось дипломом, а ЦУ мне раздавали такие же дуболомы, которые сейчас в меня стреляли. Причем под этими наркотиками человеческая цивилизация умирала вернее и надежнее, чем теперь, только что медленнее. Большой Песец шел полным ходом — а мы весело улыбались и пили пивасик. Мы и сейчас можем погибнуть, не справиться, но сейчас хоть есть места, где люди живут по-людски, более правильно, где пытаются начать все заново по-лучшему — надолго ли — не знаю, но хотя бы… Так, как мы жили — наверное, просто жить было нельзя, вот и приключилась эта напасть. И вот ты смотри: там, где пытаются наладить т а к у ю же жизнь, какая была до Херни — пропадают. И равно или поздно — пропадут все. Вот это все — он обвел искалеченной рукой вокруг себя — это осколок прежнего мира, который чудом уцелел. Здесь много от того, что было раньше, но поскольку он не хочет меняться — он погибнет. Я даже могу сказать, когда это случится — когда опустеют склады, из которых шлепают сейчас таблетки.