Евгения Грановская - Не смотри ей в глаза

– Да, конечно.

Маша посмотрела в строну видеокамеры, вмонтированной в стенную панель, и громко сказала:

– Принесите ему воды! – Затем снова взглянула на Живаго. – Сейчас принесут. А вы продолжайте, пожалуйста.

– Хорошо. – Михаил Живаго вздохнул и проговорил изменившимся, надломленным голосом: – Когда Егор очнулся, он стал другим. Тихим, присмиревшим… В нем словно бы что-то надломилось. Он сказал, что ничего не помнит – ни о собаке, ни о нашей с ним схватке.

– Совсем ничего? – уточнила Маша.

– Совсем ничего, – ответил Живаго. – Егор выглядел очень несчастным. И тогда я поклялся присматривать за ним. Заботиться, защищать… А если он решит взяться за старое – остановить!

Открылась дверь, и в комнату для допросов вошел Стас Данилов. В руках он держал бутылку с минеральной водой и три пластиковых стаканчика. Остановившись перед столом, Стас свинтил с бутылки крышку, наполнил один стакан водой и поставил его перед Живаго.

Тот кивнул Стасу в знак благодарности, взял стакан и с жадностью выпил всю воду. Потом вытер тонкие губы худой, морщинистой рукой и посмотрел на Машу слегка приободрившимся взглядом.

– В семьдесят пятом году я поступил в медицинский институт. Потом закончил его, стал работать врачом-терапевтом. Но Егора из виду никогда не терял. Однажды, когда он переехал в Подольск, я даже сменил клинику, лишь бы быть поближе к нему. Я прожил там целых два года, пока Егор снова не перебрался в Москву. – Живаго невесело улыбнулся. – Чуть было даже не женился, но из-за Егора планы пришлось изменить.

– А что же Егор? Он не возражал?

Живаго покачал головой:

– Нет. Я уже говорил, что после того купания в проруби в нем что-то сломалось. Я посоветовал брату пойти учиться на инженера, и он поступил в политех. Однако после окончания института работать по специальности не стал, а устроился слесарем на завод «Серп и молот». В восемьдесят восьмом году Егор проговорился, что проходит отбор для участия в секретном правительственном эксперименте. Он тогда был слесарем-ремонтником седьмого разряда, разбирался в любой технике, как бог. Я стал наводить справки, подключил свои связи и тоже сумел записаться в ПГ.

– В ПГ? – приподнял брови Стас, который успел усесться на стул и теперь внимательно слушал исповедь Живаго.

– В предварительную группу, – пояснил тот. – Потом мы оба прошли отбор. Сам не знаю, как так вышло. Повезло, наверное!

Живаго усмехнулся, но усмешка его была горькой.

– Экспериментом руководил доктор Лайков? – спросила Маша.

Он кивнул:

– Да.

– В чем заключалась суть эксперимента?

– Меня, Егора и еще одно парня… он был ученым-биологом… заперли в гермокамере наземного экспериментального комплекса. Площадь – одиннадцать квадратных метров на троих. Полная изоляция от окружающего мира. Научная цель эксперимента – отработка систем жизнеобеспечения в замкнутом пространстве. Фактически же – подготовка к космическому полету на другую планету. Проект был совершенно секретным. Нашим родным сказали, что мы убываем в долгую командировку на Северный полюс.

– Где конкретно проводился эксперимент?

– В Институте медико-биологических проблем на Хорошевском шоссе. Мы должны были провести в «консервной банке» год, общаясь только друг с другом. Ну и еще с руководителями эксперимента, по радиосвязи. Условия были адские.

Живаго взглянул на пустой пластиковый стаканчик, усмехнулся и сказал:

– Вода была из урины. Она крутилась по контуру, и из этой воды мы должны были готовить и борщ, и щи. Душ – раз в десять дней. Суточный рацион – тысяча калорий в сутки. Днем и ночью воздух в гермокамере гоняли вентиляторы, громкость – до ста децибел, как в метро.

Михаил Живаго сделал паузу, чтобы перевести дух, провел рукой по морщинистому лицу, словно снимал с него невидимую паутину, потом убрал руку, посмотрел Маше в глаза и продолжил свой рассказ:

– Вскоре начались конфликты, заговоры, борьба за власть. Трое – самое неудачное количество человек в коллективе. Рано или поздно двое начинают дружить против третьего. Видимых поводов для ссор у нас не было. Но постоянное присутствие рядом одного и того же человека раздражает. А невозможность побыть одному сводит с ума. Добавьте к этому внештатные ситуации, которые регулярно устраивали нам ученые. Помню, однажды нам подняли температуру воздуха до плюс сорока градусов, потом влажность до девяноста процентов… Потом повысили содержание углекислого газа в воздухе – в десять раз выше нормы… И это еще были цветочки! Нас мучили высокочастотным излучением, заставляли гермокамеру вибрировать по трое суток подряд. В общем испробовали на нас полный арсенал пыток.

– Вы не могли выйти из эксперимента и покинуть гермокамеру раньше срока?

Живаго покачал лысоватой головой:

– Нет, не мог. – Он помолчал, о чем-то размышляя, вздохнул и глухо проговорил: – Первая драка случилась примерно на семидесятый день эксперимента. У нас тогда началось кровотечение из десен. Кровь была на краях кружек, из которых мы пили. Егор сказал, что из такой кружки пить не будет. Наш третий член экипажа что-то ему возразил. Завязалась драка… Я сумел разнять забияк и потребовал у руководства вмешаться в ход эксперимента, но получил отказ. Мы были как крысы в бочке. А руководство… – Живаго горестно усмехнулся. – …Руководство только наблюдало и подбрасывало нам все новые испытания. Если бы мы решили перебить друг друга, они бы и тогда не вмешались. С каждым днем каждый из нас становился все агрессивнее. Уже к середине эксперимента мы ненавидели друг друга. Кроме того, у нас начались проблемы с психическим здоровьем… Я точно не знаю, но предполагаю, что нам в еду добавляли наркотические препараты, чтобы спровоцировать неврозы и психозы и посмотреть, как мы с ними справимся.

Михаил Живаго замолчал, взял бутылку и снова наполнил свой пластиковый стаканчик. Маша подождала, пока он напьется, после чего попросила:

– Расскажите, чем закончился эксперимент.

Живаго кивнул:

– Да, это главное. – Он вытер губы рукавом и посмотрел Маше в глаза. – Как я уже сказал, мы провели в гермокамере год, подвергаясь различным экстремальным испытаниям. В результате с нами стали происходить странные вещи. Экстремальные условия пробудили в нас сверхспособности. Дней за пятьдесят до выхода из гермокамеры всех нас стали преследовать галлюцинации. Но самое забавное началось, когда мы, все трое, стали галлюцинировать «в унисон». Мы видели одни и те же образы и сцены. К этому моменту мы уже почти не общались друг с другом с помощью обычной человеческой речи, поскольку между нами возникла стойкая дистантная связь.