Антон Ульрих - Инквизитор. Акт веры

– Я требую, чтобы дон Хуан немедленно избавил мою залу от своего присутствия! – грозно воскликнула настоятельница «босых кармелиток» и в гневе даже изволила легонько топнуть ножкой, обутой в мягкие сандалии, специально сшитые на заказ.

Брат Бернар насмешливо смерил Анну взором, полным плохо скрытого презрения.

– Но ведь сия зала капитула не ваша, – спокойным тоном, контрастировавшим с нервными нотками, сквозившими в голосе аббатисы, сказал он. – Это зала, специально предназначенная для послушниц монастыря Босых кармелиток. Кстати, позвольте задать вам один вопрос, ваше высокопреподобие. Проводилось ли хоть раз собрание «босых кармелиток»?

Теперь от ласкового взора инквизитора не осталось и следа. Холодные льдинки сверкали в глазах его. Анна отпрянула назад. Она почувствовала в казалось бы невинном вопросе брата Бернара скрытую угрозу.

– Почему я должна отвечать на ваш вопрос?

– Потому что я его задал, – невозмутимо ответил советник Великого инквизитора.

Анна развернулась и медленно пошла в сторону библиотеки. Она молча шла с прямой, как струна, спиной, а из глаз текли предательские слезы. В слезах было столько скорби и обиды, что ими можно было бы заполнить все котлы ада и утопить в них нечестивых грешников.

В то время пока брат Бернар легко побеждал в первой стычке аббатису, дон Хуан, согласно собственному же плану, допрашивал крещеного еврея Авраама Клейнера, когда-то давно продавшего его в рабство. Едва еврея ввели в пыточную, он, увидав в свете факелов и углей, ярко пылавших в жаровне, лицо Великого инквизитора, понял, какая ужасная судьба его ожидает.

– Что вы хотите, чтобы я сказал? Я все скажу, – заявил он, в то время как Санчес ловко привязывал его руки и ноги к дыбе. – Не надо меня пытать, я скажу все, что нужно. Дорогой господин инквизитор, в чем я должен признаться?

– Для начала зови меня мессир, – объявил пленнику дон Хуан.

– Как скажете, мессир, как скажете.

– Конечно, ты скажешь все, – констатировал Великий инквизитор, подходя к крепко привязанному к дыбе еврею Клейнеру и берясь рукой за рычаг. – У мастера Санчеса, – тут он кивнул в сторону ухмыляющегося палача и пыточных дел мастера, – говорят даже мертвые. Но только этого мало. Ты ведь крещеный?

– Да, мессир, – часто закивал головой Клейнер.

– Естественно. Если бы не принял христианской веры, то тогда бы Святая служба не имела бы права допрашивать тебя, – объяснил инквизитор.

– Но тогда бы меня изгнали из Испании и не дали бы мне забрать мое жалкое состояние, – стал оправдываться еврей.

– Все правильно. И ты предпочел сменить веру, нежели потерять деньги. Твой единственный божок, которому ты служишь, – золотой телец, – сказал дон Хуан. – Ему одному ты поклоняешься. Знаешь, Авраам, мне более симпатичны твои земляки, которые остались верны своей вере, несмотря на все гонения, коим их подвергали. – Инквизитор повернул голову к секретарю и сделал знак, что не стоит протоколировать его последние слова. – Так вот, раз ты принял христианскую веру, то ты должен знать заповеди Господни. А Господь завещал, что за преступлением всегда следует наказание, и оно так же неотвратимо, как день и ночь.

Сказав это, инквизитор с силой повернул рычаг. Веревки, стягивающие руки и ноги еврея, начали тянуть его в разные стороны. Огромная вена вздулась на лбу Клейнера, и он жутко закричал, в то время как связки на старческих суставах уже начали рваться. Подождав немного и насладившись вволю истошным криком врага, дон Хуан повернул рычаг в исходное положение. Старый еврей тут же впал в полуобморочное состояние, вызванное болевым шоком. Санчес зачерпнул из ведра ковшом немного воды и грубо облил его.

Видя, что проклятый еврей пришел в себя, Великий инквизитор спокойным голосом сказал:

– Теперь ты можешь немного отдохнуть и рассказать нам, как ты и твой покровитель, дон Октавио, герцог Инфантадский, заколдовали монастырь Босых кармелиток.

Авраам Клейнер понял, что чем больше он будет говорить, тем дольше его не станут пытать. Он облизал мгновенно ссохшиеся губы и начал оговаривать своего покровителя. Просперо еле успевал записывать за ним. Один раз дон Хуан, видя, что секретарь устает, приказал еврею прерваться. Едва тот замолк, как коварный Санчес тут же ткнул ему прямо в пах раскаленный прут. Еврей завыл от дикой боли, пронзившей все его естество.

Ближе к обеду инквизитор констатировал, что набранного материала допросов викария и еврея Клейнера вполне достаточно, чтобы схватить герцога Инфантадского. Он вышел во двор и велел подбежавшему дежурному фамильяру седлать коней. Вскоре Анна, которая теперь постоянно следила за всеми передвижениями неприятеля из окна библиотеки, увидела, как небольшая кавалькада во главе с черным всадником выехала за ворота монастыря и направилась в сторону дворца герцога Инфантадского, ее отца. Едва лошади вынесли всадников за ворота, как из хозяйственной пристройки вышли две послушницы и принялись тщательно подметать двор. Потом к ним присоединилась еще пара послушниц, несущих ведра с водой, дабы прибить пыль. Послушницы весело переговаривались между собой, искоса бросая осторожные взгляды в сторону входа в подвал, откуда изредка доносились неясные вскрики. Когда они, несколько приустав, встали в тень, отбрасываемую от стены, прямо под окном библиотеки, Анна смогла услышать обрывки их разговора, повергшего ее в трепет.

– Слышали, как кричал тот бородач?

– Это же настоящий еврей.

– Да, и к тому же колдун.

– А я слышала, что он кричал, будто они вместе с герцогом заколдовали этот монастырь.

– Так это инквизиторы, значит, за герцогом поехали.

– Так ему и надо. И ему, и дочке его, блудодейке паскудной.

– Говорят, не помню, правда, кто, но раньше на этом месте при закладке первого камня этот еврей, которого инквизитор привез, и герцог распяли христианского мальчика. А потом еврей его съел.

– Ой. Прости меня, Господи, но за такое уж пусть нечестивца мучают. И герцога тоже.

– Да. Спасибо инквизиции, наведет она у нас в монастыре порядок. Пусть их всех сожгут. И старого герцога, и нечестивого еврея, и блудодейку настоятельницу с ее прихлебалами.

Анна отшатнулась от окна. Она в ужасе заметалась по большой зале библиотеки, натыкаясь на мебель и опрокидывая ее. Грудь стеснило так, что аббатиса задыхалась. Никогда прежде не испытывала она подобного страха, столь сильного, что сердце колотилось везде: в голове, в руках, в ногах, во всем теле. Набегавшись, Анна повалилась в кресло, обхватив ладонями лицо и закатив глаза. Тщетно взывала она к Богородице, прося ее прийти и защитить свою послушницу. Дева Мария, которая обычно всегда посещала беату, на сей раз бросила ее на произвол судьбы.