Виктор Точинов - Логово

Она усилием воли заставила себя вслушаться, вникнуть в смысл слов — и тут же пожалела об этом. Парень, немилосердно дыша перегаром, ставил ее в известность — уверенно, без мысли о возможном отказе, — что сейчас они «берут четыре бомбы тридцать третьего», и, так уж и быть, примут ее в долю, но чтобы потом не кочевряжилась.

Она что-то сказала, наверное что-то резкое, — на испитом лице возникла смесь удивления и злости, злости было больше. Наташа развернулась, зашагала в сторону, не оглядываясь.

Проходя мимо второго павильончика, посмотрелась в окно-витрину. Да-а-а… Предложению отдаться за стакан портвейна удивляться не стоило. Если и не законченная бомжиха, то нечто к ней весьма близкое. Мятая и грязная одежда. Лицо, тоже помятое, без косметики казалось лет на пять старше. А может, и на десять.

И — Наташа только сейчас почувствовала — ей необходимо вымыться. Немедленно.

Будь что будет, решила она. Пойду домой. Терять, похоже, нечего. Всё уже потеряно.

Денег не было. Даже на троллейбус не было. Пошла пешком. Проспект (оказавшийся Витебским) находился в часе ходьбы от дома. Она добиралась полтора…

…По дороге навалилась усталость, раньше не замечаемая. Ноги приходилось переставлять усилием воли. В подъезд зашла уже на полном автопилоте. И по привычке, дошедшей до автоматизма, подошла к своему почтовому ящику. Несколько секунд тупо смотрела на связку ключей, не понимая, какой нужен… Да и зачем? К чему теперь газеты и письма? Хотела двинуться дальше, к лифту…

И тут раздался звонок. Телефонный. Изображавший электронную версию разухабисто-ресторанной «Мурки». Раздался из ее ящика. Ошибки быть не могло — там несомненно лежал и звонил мобильник. Да к тому же еще и подергивался, легонько постукивая о металлические стенки.

Андрей?!

Она, мгновенно сбросив сонное оцепенение, повернула ключ, распахнула дверцу, схватила крохотную трубку.

— Андрюша, это ты?!

Ответивший голос был спокоен и незнаком.

— Нет, Наталья Александровна, это не Андрей. Но я очень хочу помочь и вам, и Андрею.

— Но… Кто вы?

— Меня зовут Руслан. Для подробностей нет времени, скажу главное — ни в коем случае не поднимайтесь сейчас в квартиру. Там вас ждут. Выйдите из подъезда, спокойно и неторопливо. И так же шагайте в сторону Бухарестской улицы. Я к вам подойду.

В трубке запиликал отбой. Она простояла несколько секунд неподвижно, затем двинулась к выходу.

Спокойно и неторопливо. По крайней мере, так ей казалось.

Петрович был старше Юрки Карасева в два раза, рос и воспитывался в другое время, вследствие чего они весьма часто спорили на самые разные темы. Но сегодня удивительно быстро пришли к консенсусу. Третий член их маленького коллектива, известный под не пойми откуда взявшимся прозвищем Шмульц, мнение свое об окружающем мире выражал редко, малоцензурно, и сводилось оно обычно к тому, что надо срочно выпить (добавить, опохмелиться).

Консенсус состоял в следующем: Москалец и без того дурак по жизни (в оригинале было употреблено более экспрессивное выражение), а нынешний жаркий июль совсем уж неблагоприятно воздействовал на начальственные мозги. Вот он и мечется, как собака с наскипидаренным причинным местом, а заодно заставляет метаться подчиненных. Сегодня у него объект «Старопаново-2» в списке первоочередных; завтра срочная эта нужда проходит, а первоочередными становятся другие стройки; а послезавтра опять: хватай мешки, вокзал отходит! — мчись снова в Старопаново в темпе вальса. Придурок, словом.

Переодеваясь в вагончике-бытовке, они тщательно перемыли косточки начальству, и подходя к коттеджу, говорили уже о работе. Если, конечно, исключить намеки Шмульца, что без опохмелки он едва ли совладает с бетономешалкой.

В наряд-задании корявым почерком прораба было нацарапано: бет. с-ка пола (зак-ть). И они стали заканчивать бетонную стяжку, благо оставалось немного. Шмульц, смирившись с тем, что опохмелиться до обеда не выйдет, возился с бетономешалкой, матеря под нос всяких недоделанных, не вычищающих за собой агрегат; Петрович и Карасев расчистили место для трудовой битвы — вынесли прислоненные к стене листы гипрока и кучу сваленных в углу строительных причиндалов. Потом установили (ровненько, по ватерпасу) вдоль стен коридора тщательно выстроганные бруски, призванные направлять движение виброрейки — и стали засыпать пространство между ними невесомыми шариками керамзита…

Работали поначалу с ленцой, разминаясь. Но постепенно втянулись в ритм. Когда у Шмульца подоспела первая партия раствора, Петрович с Юрой все подготовили — и быстренько раскидали бетон лопатами, вчерне выровняв под виброрейку.

Затем наступила заминка.

— … твою в …! — прокричал Петрович, перекрывая шум бетономешалки. Он рассматривал шнур питания рейки, изрядно истертый и измочаленный в месте подвода к корпусу. — Тащи, Юрась, перчатки резиновые! От …ных электриков остались! Под верхонки наденем! А то так …нет, что мама не горюй!

Юрка не расслышал, пришлось проорать ему еще раз, в самое ухо. Понял, пошагал в бытовку, за перчатками.

…Виброрейка действительно оказалась неисправна. Работала, но как-то странно. Внутри корпуса коротило, пощелкивало. Сквозь щели охлаждения, видны были проскакивающие синие искры. И звук… Какой-то очень подозрительный шел от нее звук.

Петрович проорал что-то неслышимое. Подошел к Шмульцу, толкнул в плечо, показал жестом, — бетономешалка смолкла, отключенная.

Стало слышно лучше. Звук был низкий, меняющий тональность — не то вой, не то стон. Петрович скривил губы и выдернул шнур питания из переносной розетки. И вибрация, и искрение прекратились. А вот странный звук никуда не исчез.

— Что за… — пробормотал Петрович и не закончил фразу.

Казалось, низкий, на грани инфразвука вой доносится отовсюду и ниоткуда. Казалось, воет сам дом.

Потом все неожиданно смолкло.

Ненадолго. Удар. Стена, напротив которой они стояли, дрогнула. Еще удар. Кирпичная кладка шевельнулась, швы пришли в движение. Похоже, снаружи в стену коттеджа бил таран, обернутый почему-то тряпками — звук ударов был приглушенный Еще удар — несколько кирпичей с чавканьем шлепнулись на свежий бетон.

— Мама, не горюй, — ошеломленно сказал Петрович. И даже — невероятно, но факт — не выматерился.

Сквозь открывшуюся дыру не врывался дневной свет с улицы. За нею была темнота — черная, бездонная. Из темноты вновь раздался вой. На этот раз громкий, не приглушенный кирпичной стеной. Он вызывал странное ощущение — как будто по хребту вниз медленно вели чем-то угловатым, царапающим и неимоверно холодным.