Евгения Грановская - Никто не придет

– Почему? – поинтересовался Рутберг.

– Они не виноваты в том, что не убили меня, – улыбнулась Маша. – Сильному мужчине сложно выстрелить в женщину. Отсюда следует, что все они – сильные мужчины.

– Эти олухи повели себя непрофессионально, когда отказались доложить мне о вашем приходе.

– Они боялись вас разгневать. – Маша пожала плечами. – И были недалеки от истины. Я читала статью о том, как вы разделались с двумя журналистами, попытавшимися взять у вас интервью во время Европейского саммита. Кажется, одному из них вы сломали фотокамеру?

Рутберг сдержанно улыбнулся.

– В тот день я был в дурном настроении.

– Охранники – не гадалки, они не могут предугадать ваше настроение.

– Тоже верно.

Илья Львович не стал возвращаться на свое место, он присел на край стола и внимательно посмотрел на Машу.

– Что вас ко мне привело, Мария Александровна?

– Расскажите мне про егеря. И про убийство вашей племянницы. И про водохранилище, которое стали наполнять сразу после ее гибели.

Рутберг уставился на нее своими синими, внимательными глазами.

– Кто вам рассказал?

– Разве это так важно? – ответила Маша вопросом на вопрос.

Он прищурился.

– Пожалуй, нет. Что именно вы знаете?

– Я пришла сюда не для того, чтобы отвечать на ваши вопросы.

– Да… Конечно. – Илья Львович вздохнул. – Что ж, возможно, вы правы. Мы слишком долго скрывали правду. Пора обо всем рассказать. Вы не возражаете, если я выпью?

Маша пожала плечами:

– Как хотите.

Рутберг открыл верхний ящик стола и достал оттуда бутылку восемнадцатилетнего «Гленфиддика» и широкий стакан.

– Поддержите меня? – спросил он у Маши.

Она покачала белокурой головой:

– Нет.

– Ах да. – Бизнесмен улыбнулся. – Вы ведь предпочитаете белое вино. Если пожелаете – я распоряжусь, чтобы вам его принесли. У меня довольно большой запас хорошего алкоголя.

Маша посмотрела в глаза Рутбергу долгим взглядом. Он не отвел глаз.

– Вы наводили обо мне справки? – спросила она.

– Разумеется, – с коротким кивком головы ответил бизнесмен. – Белое вино, пряный кофе по-восточному, дорогие сигареты с элитными сортами табака… Кстати, если хотите, можете закурить. Как говорится – гулять так гулять.

Рутберг, усмехаясь, взялся за бутылку, а Маша достала из сумочки мятую пачку сигарет. Пока она прикуривала, Илья Львович успел плеснуть в стакан виски и сделать пару глотков.

Когда она выдохнула дым, он, внимательно глядя на нее, сказал:

– Вы не похожи ни на одну из тех женщин, которых я знал.

– Вероятно, вам не попадались женщины-полицейские, – предположила Любимова.

– Не попадались, – признал Рутберг. – Вы хотите знать подробности того жуткого преступления? Пожалуйста. Мою племянницу ударили ножом в шею. Накануне вечером кто-то видел Киру в компании ее парня Ивана, сына егеря Демидова. Подозрение пало на него. Однако доказательств не было, и парня отпустили. Отец Ивана был человек угрюмый и необщительный. К тому же у многих в поселке имелся на него зуб – он не давал спуску браконьерам.

Илья Львович отпил виски, облизнул губы и продолжил, задумчиво сдвинув брови:

– Помню, тот осенний день девяносто пятого года выдался аномально жарким. Солнце палило как летом, люди свихнулись от жары, а вечером был праздник – День города, а в связи с этим – народные гулянья. В толпе было много пьяных. Кто-то предложил поговорить с сыном егеря «по-свойски». Толпа поддержала. Посельчане окружили дом егеря и потребовали, чтобы он выдал им своего сына. Признаюсь, я и сам в тот вечер немного ошалел. И я тоже что-то кричал… Демидов послал всех к черту и сказал, что застрелит любого, кто вздумает вломиться к нему в дом. Угроза, как это часто бывает, подействовала обратным образом. Толпа пылала ненавистью. А к тому времени на берег водохранилища вывалил почти весь наш поселок. Кто-то кричал и пел песни, кто-то полез купаться. Акция «всенародного осуждения» превратилась в продолжение веселого праздника. Какой-то отморозок притащил канистру с бензином…

Рутберг остановился. Посмотрел на стакан виски тяжелым взглядом, словно видел в нем, как в хрустальном шаре, все события того вечера, затем сказал:

– Не думаю, что кто-то всерьез хотел поджечь дом. Это была просто бравада. Но – дом загорелся. Егерь Демидов и его сын Иван сгорели заживо… Люди расходились по домам ошеломленные. В гибели егеря и его семьи были виноваты все. Весь поселок.

Бизнесмен залпом допил виски и взглянул на Машу.

– Я неуверен, что мой рассказ как-то поможет вам.

Маша, однако, думала уже о другом. Она чуть прищурила свои золотисто-карие глаза и вдруг спросила:

– Илья Львович, что, если лаборатория до сих пор работает?

– Что?.. – не сразу понял Рутберг. – О чем вы?

– Что, если все эти годы там продолжаются исследования? Вы ведь сами говорили, что редко бываете в Хамовичах. У вас куча предприятий по всей стране. Здесь вы человек почти чужой.

– Я живу в Хамовичах уже двадцать лет.

– Да, но люди видят в вас чужака-миллионера, на заводах которого они вынуждена горбатиться с утра до вечера, чтобы прокормить свои семьи.

Рутберг на секунду задумался, но потом усмехнулся и покачал головой:

– Да нет, это совершенно бредовое предположение. Продолжить исследование мог только один человек на свете – мой брат. Все записи, журналы и архивы были у него, и все они сгорели вместе с ним.

– В вашем поселке гибнут люди, – с нажимом произнесла Маша. – Илону Сафронову пытались утопить, и теперь она прячется в лесу. Что-то происходит. И это «что-то» началось пятнадцать лет назад. Вы говорили, что Лев Рутберг просил у вас денег на продолжение исследования. Так?

– Так.

– И вы ему отказали. Но что, если он нашел другой источник финансирования? Что, если он успел создать высокочастотный прибор, над которым работал? Что, если он успел провести испытание и последствия этого испытания посельчане испытывают на себе до сих пор? Что, если испытания эти продолжаются?

Рутберг хмыкнул и потянулся за бутылкой.

– У вас слишком развитая фантазия, Мария Александровна.

– Я просто хочу докопаться до правды.

Рутберг наполнил стакан, задумчиво посмотрел на него и сказал насмешливым голосом:

– Загадка должна быть разгадана. Таково служебное кредо любого уважающего себя полисмена, верно?

– Лаборатория на холме…

– Она закрыта уже пятнадцать лет! – резко перебил Рутберг. Затем болезненно поморщился и сказал: – Простите, что говорю с вами таким тоном. Просто… мне больно и неприятно вспоминать о прошлом. Возможно, для вас мой брат – всего лишь сумасшедший ученый, персонаж низкопробного комикса. Но я его любил.