Из бездны - Шендеров Герман
– …могила голодна, и, покуда количество имен на стеле не сравняется с количеством усопших под ней, она останется маяком для злых диавольских сил, что зарождаются в пустотах…
– Гарно пошло! – воодушевился парень и принялся долбить стену с задором и упорством, достойными строителя египетских пирамид. Кирпичная крошка, истлевшие газетенки, куски шпаклевки летели в лицо, но Колe все было нипочем. Работа спорилась, он снова был в своей среде, никаких тебе газетных статей и мертвых старушек – только он, стена и кувалда. Даже радио, казалось, оглушило силой и упорством человеческого духа, а оттого оно лишь что-то застенчиво бормотало о недобросовестности сотрудников сферы ритуальных услуг и братских могилах.
Увлекшись, Коля не сразу заметил, что на улице уже стемнело, а значит, шуметь теперь нельзя. Результат работы впечатлял: добрые два квадратных метра внешнего слоя ему удалось превратить в мелкие рыжие черепки. Под хлипким советским кирпичом – пористым, со сколами, лежащим как попало, – встретить его атаку готовилась темная, с узкими, в миллиметр, стыками дореволюционная стена. Кирпичи ставили будто по линейке, создав идеально разлинованную поверхность, – хоть графики черти, как в школе. Стоило Коле выпустить кувалду из рук, как усталость, подобно хищному зверю, набросилась на него, да так, что он едва удержался на ногах. Мышцы тянуло от привычной, почти приятной боли. Руки дрожали от пережитого напряжения, мозолистые его пальцы не гнулись, и он не с первого раза открыл дверь – не получалось даже повернуть ручку.
Очередной неприятный сюрприз подстерег Колю, когда он пошел отмываться от строительной пыли. Решение лечь спать в ванной оказалось весьма недальновидным – откинув длинную, во всю стену, замызганную занавеску, вместо огромного чугунного монстра с львиными ножками, какой ожидаешь найти в питерской дореволюционной квартире, в углу он узрел советскую сидячую ванну, в которой крупный деревенский парень из-под Ростова не уместился бы, даже сложись он в три погибели.
Разочарование постигло его и при попытке пойти и купить себе чего-нибудь на ужин: монструозное бабкино ложе не желало пролезать и во входную дверь, подпирая ту широкими верхними дугами и блокируя путь. Попытки отодвинуть кровать не увенчались успехом: коридор словно сократился и сузился в вечерних сумерках. Теперь Коля, оттащив ложе от двери, запер себя в туалете.
– Ну, была не была! – сплюнул он в раковину и шагнул прямо в скопление пружин и крючков. Разумеется, провисшая конструкция не выдержала давления его богатырской лапищи сорок шестого размера, и нога провалилась, раздираемая бесконечными ржавыми крюками до мяса.
– Твою-то маму слева направо! – выругался парень, осторожно вынимая поврежденную конечность из сетки. Со злости он так пихнул кровать в коридор, что та перекосилась и встала намертво.
Включив свет в ванной, Коля оценил повреждения – царапины, но глубокие, – промыл раны водой и полил из найденного на полке пузырька йода, попеременно шипя и матерясь.
– Сука, шоб воно сдохло! – выкрикнул он, швыряя пузырек об стену. Тот разлетелся мелкими темными осколками, на кафеле остался внушительный скол.
Ему нужно было валить из этой квартиры прямо сейчас, пока он все тут не разнес. Коля издал короткий истеричный смешок – ведь для этого его, собственно, и наняли.
Вернувшись в комнату, он помотал головой из стороны в сторону – таким фантастическим казалось это видение. Там, где он буквально минут пятнадцать назад наблюдал лишь темный монолит с редкими вкраплениями желтоватого цемента, теперь выпирали по-тараканьи рыжие кирпичи. Точно обломанные пеньки зубов во рту старика, они торчали беспорядочно, где попало, будто бы заражая, оскверняя и низводя к нулю весь его труд.
– Не-не-не-не, мы того не заказывали! – качал Коля головой, прогоняя дурной сон, что не желал заканчиваться. Он отшатнулся и тут же уткнулся в жирный след разложения, к рукам прилипло что-то густое, пыльное, вонючее. По-бабьи взвизгнув от омерзения, парень рывком захлопнул дверь, чтобы забрать радио и свалить к чертям из этой халупы, но застыл на месте, ошарашенный увиденным.
– …одинаковое количество и мертвецов, и мест погребений очень важно для сохранения их святости. Любая пустая могила априори осквернена. Любая пустота нечиста по своей сути. Вспомните: «И берется чертовщина ниоткуда неспроста. Заведется чертовщина там, где только пустота!»
Но удивлен был парень вовсе не неожиданной трактовкой цитаты из мультфильма про оловянного солдатика, но тем, что колонка приемника вещала прямо из стены – из этих омерзительных розовых обоев. Выше торчала антенна, наградив гадкий «позвоночный столб» цветка комариным носом.
Страх разлился стылым комом где-то в желудке, словно Коля проглотил покрытую весенней грязью глыбу льда с улицы и она медленно таяла, отравляя его сознание, пуская по венам холодную талую воду.
Не помня себя, он дернулся к выходу и изо всей дури врезался в «масляную» дверь, теперь покрытую кирпичной пылью, и вцепился непослушными пальцами в ручку. Пальцы соскальзывали дважды, прежде чем получилось повернуть обшарпанный металлический набалдашник.
Коля изо всех сил насел на полотно – оно не поддавалось. «Неужели меня здесь заперли?!» – пронеслась ледяная, острая, будто врезающаяся в череп сосулька, мысль.
– Помогите! Выпустите меня! – забасил он, толкая дверь плечом с твердым намерением ее высадить. Из радио кто-то засмеялся. Следом засмеялся и сам Коля, осознавая свою ошибку: дверь-то открывалась внутрь.
И лишь дернув на себя ручку изо всех сил, а потом еще раз и еще, он понял: его действительно заперли. Рванувшись к окну, он споткнулся о лежащую у самой стены кувалду и растянулся на покрытом кирпичным крошевом полу, больно разодрав колени. Расставив руки, чтобы подняться, Коля не сразу понял, отчего в его мозгу точно завыла сирена, сообщая о какой-то болезненной, неуместной неправильности окружающего мира. Через секунду осознал: его руки касаются обеих стен одновременно.
Вскочив на ноги, он саданул головой об узкий деревянный подоконник и рассек лоб. Кровь хлестала, заливая левый глаз, но Коля уже не чувствовал боли. Все, чего он хотел, – выбраться отсюда. Но окно будто бы перекосило в раме, и оно не открывалось.
Парень подобрал с пола кусок кирпича и, прикрыв лицо, швырнул его в самый центр стекла. Во все стороны брызнули осколки, один впился в локоть, но это уже было не важно. Прижавшись к решетке, словно младенец к матери родной, сплющив лицо о ржавые прутья арматуры, он изо всех сил завыл:
– Помоги-и-ите! На по-о-омощь! Умоляю! Помоги-и-ите!
Темные окна напротив не спешили зажигаться. Во дворе не было никого, кроме тощей кошки, что горделиво расхаживала по краю курящейся паром ямы.
– На по-о-омощь! – отчаянно звал Коля, перемежая крики рыданиями и размазывая сопли вперемешку с кровью по лицу.
– Помо…
– Чего голосишь?! – раздался вдруг недовольный оклик откуда-то снизу. Из-под козырька подъезда вышел вчерашний «морж» с беломориной на распухшей нижней губе. Под глазом у него наливался соком качественный, душевный фингал, а сам глаз заплыл, словно мужика покусали пчелы.
– Дядько, миленький! – заблажил Коля. – Вытащи меня отсюда, Христом Богом молю, вытащи!
– О, бендеровец! – ощерился недобро «морж». Со вчерашнего дня он лишился половины переднего зуба. – Чё, не в радость тебе хата бабкина? Горишь, шоль?
– Не горю! Дядько, хороший ты мой, вызови милицию, пожарных, пусть меня спасут, а?!
– А чё такое? Заперся? Ну, ты посиди, подумай, как старших уважать! А с утра придет слесарь – ему и кричи. Или не придет. Не кричи тогда – пупок надорвешь!
Усмехнувшись, «морж» сплюнул папиросу себе под ноги и нырнул обратно в подъезд.
– Нет! Не уходите! Пожалуйста! Пожалуйста!
Коля изо всех своих богатырских сил схватился за прутья решетки и принялся расшатывать единственное препятствие, отделяющее его от свободы, но арматура сидела прочно и глубоко. Прутья были буквально утоплены в кирпич и накрепко сварены друг с другом. Да и в проем бы он едва ли пролез – не окно, а слуховое окошечко, как в туалете.
