Клайв Баркер - Книги крови III—IV: Исповедь савана

— Кен? — Слова застыли на его губах.

Прихожая была погружена в темноту, лишь в конце коридора пробивался слабый свет. Возможно, там находилась дверь. Гевин рукой нащупал выключатель, но свет не зажегся.

— Кен? — произнес он опять.

На этот раз последовал ответ. Сначала стон, а потом странный звук, как будто поворачивающегося тела. Может, с Рейнольдсом что-то случилось? Господи, вдруг он лежит без сознания там, совсем близко от Гевина? Надо спешить. Но ноги почему-то отказывались слушаться. Засосало под ложечкой, напомнив детскую игру в прятки — нервная дрожь охотника. Это было почти приятно.

К черту! Разве можно уйти, не узнав, что случилось с хозяином? Смелее!

Первая дверь была приоткрыта. Он толкнул ее. Вдоль всех стен стояли книжные шкафы. Видимо, комната служила спальней и кабинетом одновременно. Через открытое окно на заваленный книгами стол падал лунный свет. Ни Рейнольдса, ни барабанщика. Немного успокоившись, Гевин продолжил путь по коридору. Следующая дверь — в кухню — также была открыта, но света за ней не было. Ладони вспотели. Когда Кеннет пытался стянуть перчатки, они словно прилипли к его рукам. Чего он боялся? Это не простое предложение выпить. В квартире прячется кто-то еще! И у него дурной характер.

Дыхание перехватило: на двери виднелся отпечаток окровавленной руки.

Гевин толкнул дверь, но что-то мешало ей открыться. Он протиснулся в щель. В кухне стояла невыносимая вонь — то ли забытое мусорное ведро, то ли гниющие овощи. Скользнув рукой по гладкой стене, Гевин нащупал выключатель. Лампа дневного света подала признаки жизни.

Ботинок Рейнольдса высунулся из-за двери. Гевин закрыл ее и обнаружил свернувшегося в три погибели Кена. Тот, безусловно, искал здесь спасения, он забился в угол затравленным зверем. Гевин прикоснулся к нему и почувствовал, что бедняга дрожит как осиновый лист.

— Все в порядке. Это я, — сказал Гевин и отвел окровавленную руку, которой Рейнольдс прикрывал лицо.

Через всю его щеку, от виска до подбородка, шли две глубокие кровоточащие царапины, будто кто-то полоснул его двузубой вилкой.

Кен открыл глаза. Ему потребовалась только секунда, чтобы сконцентрировать взгляд на юноше и внятно произнести:

— Убирайся!

— Ты ранен.

— Ради всего святого, убирайся! Быстро! Я передумал. Понятно?

— Может, вызвать полицию?

Рейнольдс буквально взорвался.

— Убирайся ко всем чертям! Слышишь?! Я передумал, чертов мальчишка!

Гевин поднялся, пытаясь хоть что-нибудь понять. Кену больно, это, видно, и есть причина его агрессивности. Проигнорировать оскорбления и принести что-нибудь, чтоб перевязать раны? Да, так будет лучше. Перевязать раны и оставить его в покое. Если он считает, что полиции здесь нечего делать, это его выбор. Возможно, ему просто не хочется объяснять кому-то присутствие дружка в своей развеселой квартирке.

— Где у тебя бинт?

Гевин снова вышел в прихожую.

Из-за кухонной двери донеслось:

— Не надо.

Но он уже не слышал. Впрочем, если бы даже и слышал, вряд ли бы остановился. Ему нравилось непослушание. Отказ звучал для него как просьба.

Рейнольдс оперся спиной о дверь и попытался встать, схватившись за дверную ручку. Кружилась голова. Карусель ужасов: круг, еще круг, одна лошадка отвратительнее другой. Ноги его подкосились, и он снова рухнул на пол Черт. Черт. Черт.

Гевин слышал, как упал Кеннет, но он был слишком поглощен поиском оружия, чтобы немедленно броситься на кухню. Если подонок, ранивший Кена, все еще в квартире, надо найти что-то для самообороны. На столе в кабинете он наткнулся на заваленный книгами бумажный нож. Рядом возвышалась гора нераспечатанной корреспонденции. Господи благослови! Он схватил нож. Легкий. Лезвие тонкое и хрупкое, но если хорошо ударить, может и убить.

Повеселев, он вышел в коридор. Здесь он остановился на секунду, чтобы продумать свои действия. Первым делом — в ванную. Там может лежать бинт. В конце концов, сойдет чистое полотенце. Потом надо попробовать вытянуть из Кена объяснение.

За кухней коридор резко сворачивал налево. Гевин обогнул угол. Перед ним была еще одна дверь. Яркий свет ослепил его. Вода сверкала на кафеле. Вот и ванная.

Прикрывая левой рукой правую, в которой он держал нож, Гевин медленно пошел вперед. Мышцы напряглись от страха. Поможет ли ему нож? Кто знает! Он чувствовал себя бессильным, неуклюжим, глупым мальчишкой.

На дверном косяке была кровь — отпечаток ладони Рейнольдса. Видимо, здесь все и произошло. Пытаясь защититься от нападения, Кен выбросил вперед руку. Вот отпечаток. Если тот подонок все еще в квартире, он должен быть в ванной, больше спрятаться негде.

В трезвом состоянии Гевин, разумеется, не стал бы нарываться на конфликт и резко распахивать дверь, но теперь уже поздно — жалобно скрипнув, дверь отлетела в сторону и открыла взгляду Гевина кровавую пену, разбрызганную по кафелю. Вот-вот появится и сам убийца.

Нет. Никого. Преступника не оказалось и здесь. А значит, его и вовсе нет в квартире.

Гевин глубоко вздохнул. Рука, сжимающая нож, ослабела Жизнь снова посмеялась над ним, обманула и указала на дверь. Теперь осталось только оказать помощь раненому коллекционеру и действительно убраться отсюда ко всем чертям.

Зеленоватый кафель в кровавых брызгах. Полупрозрачная занавеска душа с наивными изображениями рыбок и водорослей наполовину сорвана Все это напоминало сцену из какого-то криминального фильма: слишком нереально. Кровь — чересчур красная, свет — чересчур яркий.

Гевин швырнул нож в раковину и открыл висевший на стене зеркальный шкафчик. Его заполняли зубные щетки, пасты и витаминные кремы, из медикаментов — лишь упаковка пластыря. Закрывая шкафчик, Гевин взглянул на свое изможденное лицо. Смертельно бледен. Открыв кран холодной воды, он подставил голову под ледяную струю в надежде, что вода смоет с его лица печать опьянения и подрумянит щеки.

Вдруг сзади раздался неясный шум Гевин выпрямился — безумно заколотилось сердце — и дрожащей рукой закрутил кран. Крупные капли падали с его подбородка и ресниц.

Нож лежал в раковине, на расстоянии вытянутой руки. Звук исходил из ванны — изнутри ванны.

Тревога выплеснула в кровь поток адреналина, чувства до безумия обострились. Он ощутил тонкий запах лимонного мыла, блеск бирюзовой рыбки, плывущей между бурых листьев ламинарии на занавеске, холод воды — все, что он вечно пропускал, ленился видеть и чувствовать, нахлынуло вдруг.

«Все происходит в реальности, — сказал он самому себе. — Будь осторожен, иначе — смерть».