Дороти Мэкардл - Тайна «Утеса»
— Ну как? Тебе получше? — спросил я Памелу.
— Немного, Родди! Что ей надо? Я имею в виду Кармел. Чего она добивается? Разве что, — ядовито добавила она, — чтобы эту Холлоуэй повесили?
— Тут я целиком на ее стороне, — объявил я.
Памела рассмеялась:
— Ага, ты ее уже невзлюбил?
— Кошмарная женщина!
Кошмарным оказался и поданный нам холодный бифштекс — жесткий и жирный, ни один из соусов, стоявших на столе в липких бутылочках, не смог сделать его съедобным. Напрасно мы позволили себе презреть роскошные отели и остановились в какой-то неизвестной гостинице. Больше этого допускать нельзя.
— Все, что она рассказала, чудовищно! Правда? — воскликнула Памела.
Я согласился:
— Да уж! Ну и компания: Мередит — циник, Кармел — скандалистка, мисс Холлоуэй — лицемерный деспот, а Мери…
— Ханжа? — подхватила Памела.
— Нет, я скорее сказал бы: «Чертополох нам слаще и милей. Прекрасных роз и праведных лилей[21]».
— Да, в Мери и я разочаровалась. Подумать только, доверить свою маленькую Стеллу этой замороженной особе! Бедная запуганная крошка!
— А может быть, ханжа — сама Холлоуэй? — задумался я. — Мы же видим Мери ее глазами, а это, наверно, весьма кривое зеркало.
— Ты прав, — согласилась Памела. — Ведь у нас в детской, когда ей привиделась мать, Стелла ощущала только тепло и ласку! Ничего не понять! Жаль, что вечером надо тащиться в театр, совсем не хочется, — посетовала она.
— Все еще не опомнилась? От такой еды, правда, трудно взбодриться. Хочешь, закажем драчену со сливовым джемом?
— Нет, давай просто выпьем кофе.
— Может быть, ты не пойдешь на «Саломею», а приляжешь? Мне неудобно разочаровывать Питера и Уэнди, а то и я остался бы.
— Да нет, проводить вечер здесь нет смысла, — с отвращением сказала Памела. — И к тому же мне хочется посмотреть спектакль. До чего же эта Холлоуэй ненавидит Кармел! Скорей всего, она ее и придушила.
— При воспалении легких в этом даже и нужды не было. Могла просто слегка пренебречь уходом и дело в шляпе.
Памела содрогнулась.
— Неужели мы изо всех сил старались быть любезными с убийцей!
— Не удивлюсь! Если бы можно было вызвать привидение в суд в качестве свидетеля, я бы взялся доказать эту версию.
Перед нами поставили кофейные чашки с какой-то черноватой бурдой. Медленно размешивая сахар, Памела сказала:
— Если рыдает призрак Кармел, не знаю, что мы можем предпринять.
— Я тоже не представляю. Но мне не верится, что это Кармел. Мне вообще кажется, что это — эхо кипевших в «Утесе» страстей, и тут уж ничего нельзя поделать. Остается ждать, когда все замрет само по себе.
Подавленные, мы сидели и курили, пока не спохватились, что пора в театр и мы не успеваем даже переодеться.
Уже отъехав от гостиницы, я сообразил, что забыл взять рукопись, которую хотел прочесть Питеру и Уэнди. Пришлось возвращаться. Когда мы приехали в театр как раз поднимали занавес.
Слава Богу, наш с Памелой разговор в гостинице никоим образом не был прелюдией к «Саломее». Спектакль оказался блестящим и совершенно нас захватил. Декорации Питера были восхитительны — современные по форме и варварские в выборе цвета. Контраст черного с ослепительно яркими мазками как нельзя более соответствовал пьесе. Костюм Уэнди произвел фурор, по залу пробежал шепот. Мне понравилась ее игра. Уэнди была яркой и коварной, как язык пламени. Гибкая и вкрадчивая, словно сиамская кошка, она так же молниеносно переходила в нападение. Оба они — и Питер, и Уэнди — сделали бы честь моей «Барбаре». Мне не терпелось попасть к ним на ужин и рассказать о своих новостях Мое плохое настроение начало проходить. Когда занавес опустился, я обернулся к Памеле:
— Кажется, я снова становлюсь человеком. А как ты?
— Гораздо лучше, — откликнулась она. — Только давай сначала выпьем кофе, а уж потом пойдем за кулисы. Что скажешь про Уэнди? Мне нравится. Я уже вижу, какой она будет Барбарой. Вот они обрадуются!
И вдруг, в фойе, где яркий свет заливал искрящиеся красками эскизы Питера и сюрреалистический фриз, — в фойе, где меня со всех сторон обступала легкомысленная, смеющаяся толпа, мною овладела страшная тревога, и я почувствовал, что должен немедленно бежать вниз к машине и как можно скорее возвращаться в «Утес».
Что-то грозило Стелле, на нее надвигалась какая-то опасность, а я был за сотню миль от нее.
На какую-то минуту зловещее предчувствие словно парализовало меня, а потом я начал, расталкивая публику, прокладывать себе дорогу, попросил продавщицу программок передать Питеру, что срочно уезжаю, извлек из толпы Памелу и вместе с ней устремился к машине.
— Извини, но нам срочно нужно домой, — объяснил я ей. — Я чувствую, там что-то стряслось.
Я думал, что Памела будет спорить, ведь раньше со мной подобного не случалось. Но сестра только взглянула на меня и покорилась. Мы сразу же выехали из города.
— Ты взял рукопись? — вот единственное, о чем спросила меня Памела.
— Да, да… Господи! Я же забыл про гостиницу!
— Неважно, ничего ценного там не осталось. Завтра позвоним им.
Обычно я езжу осмотрительно. Но в тот вечер гнал машину, не соблюдая никаких правил. Когда мы достигли Эксмура, нам навстречу задул сильный ветер. Хорошо, что верх машины был поднят и фары не подводили. Мы почти не разговаривали. Раз Памела бросила мне:
— Наверное, на нас подействовали рассказы этой Холлоуэй.
Но я ответил:
— Нет.
— Ты что-нибудь сделал со входом в детскую из сада? — спросила Памела.
— Я велел Лиззи запереть дверь, которая выходит из детской в холл.
— А сам ты представляешь себе, чего боишься? Ведь в «Утесе» можно ждать чего угодно.
— Вот именно, чего угодно.
Конечно, бояться можно было всего — воров, пожара. Но меня беспокоил не дом.
Луна, напоминая полоумного беглеца, летела по небу, напрасно ища укрытия за рваными облаками Ночь казалась пронизанной страхом но ветер наконец переменился и подгонял машину вперед. Вскоре после полуночи до нас уже донесся гул моря.
Я срезал расстояние на перекрестке и свернул по дорожке.
— Скорей, — твердила Памела, заразившись моей тревогой. — Скорей!
Я сам не понимал, почему не свернул к Уилмкоту хотя чувствовал, что опасность угрожает Стелле. Не задумываясь, почему поступаю так, а не иначе я слепо подчинялся инстинкту. Быть может, я начинал сходить с ума.
А вот и наш дом — надежный и основательный. А вот уродливое дерево — его ветви метались на ветру, словно оно исступленно хлестало само себя.
Я пронесся мимо гаража и остановился у оранжереи. Не успел щелкнуть ручной тормоз, как Памела выскочила из машины и бегом бросилась за угол дома. Ночной воздух содрогался от сокрушительных ударов роли о скалы. Я вышел из машины, и ветер сразу набросился на меня, будто стая цепных псов. И тут раздался чей-то крик.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});