Марьяна Романова - Мертвые из Верхнего Лога

Даша молчала. Да, это очень, очень плохо, когда ребенок вот так относится к родной матери. И перед глазами девочки вновь всплыло ужасное воспоминание…

В тот страшный день с самого утра Даша чувствовала необъяснимую тревогу. Хотя день был похож на все остальные, разве что Лада торопилась больше обычного, и в ее зеленых прозрачных глазах появилось выражение, какого Даша не замечала раньше. Это был голод.

Странный голод. Не имеющий отношения к еде.

Даже стало почему-то страшно.

Рано утром Лада, как всегда, разбудила ее, грубо пнув коленом (за время, проведенное в деревне, на Дашином боку образовался устойчивый фиолетовый синяк). Замешала в ароматную кашу даже больше масла, чем обычно. И, как всегда, выглядела равнодушной. Пожевала свои корешки, подобрала волосы косынкой и велела:

— Сегодня ты никуда не выходи. Травки собирать не надо, помогать мне не надо, у окна ошиваться не смей.

Даша решила прикинуться дурочкой:

— Почему? Погода такая хорошая. Я собиралась пойти к малиннику…

Обветренные губы Лады презрительно искривились.

— Не надоело еще жрать? Мало тебе моей каши, еще и малинки захотелось?

— Да я больше от скуки, — миролюбиво улыбнулась Даша. — Вот если б вы мне дали какое задание…

— Сиди дома, читай книжку да радуйся, что жива, — прошипела тюремщица. — Была бы моя воля, я бы давно скормила твое мусорное тело личинкам.

Даша поежилась и предпочла разговор не продолжать.

До полудня она послушно маялась в доме. В десятый раз начала читать «Остров сокровищ», который, кажется, уже знала наизусть. Нашла где-то чистую тетрадь и огрызок карандаша, но записать свои мысли не решилась. Вдруг Лада найдет дневник? Вместо этого принялась вспоминать английские глаголы — все-таки развлечение.

В полдень, как обычно, гулко зазвонил колокол, и девочка решилась нарушить запрет. Тихо подкралась к окну, чувствуя себя безнаказанной, — она успела усвоить, что пропускать полуденную молитву здесь не принято, поэтому ее никто не увидит. Кончиком пальца слегка раздвинула занавески и, приникнув к образовавшейся щели, в первый момент даже отпрянула от удивления.

За несколько часов «главная площадь» импровизированной деревни, на которую и выходили окна Лады, изменилась. В центре ее появилась странная конструкция, которую, кажется, приволокли на огромной телеге. Плита из серого камня была похожа на могильную — на ней был нарисован схематичный человек и нацарапаны какие-то знаки. Даша смогла рассмотреть звезду-пентакль и какие-то странные схемы, снабженные подписями на незнакомом ей языке. По бокам плиты были выдолблены желобки, а в изголовье находилась каменная миска. Почему-то от этой конструкции веяло потусторонней жутью, и, справившись с невольной паникой, Даша вдруг поняла, почему. Она видела нечто подобное, только более монументальное и тщательно исполненное, в учебнике истории.

Там говорилось о древней цивилизации майя, об их храмах-пирамидах, тайна которых до сих пор не разгадана, и кровожадных богах, которым необходимо было дарить свежие человеческие сердца. Если шла война, в пищу богам отдавали сердца врагов. В мирное же время в жертву приносились свои — причем на добровольной основе. Это считалось честью — отдать собственное сердце богам. Когда Даша слушала учителя истории, чудаковатого молодого гуманитария, романтичного и увлеченного любителя загадок и страшилок, не могла понять, уложить в голове, что такое вообще могло быть. Как можно по доброй воле решиться лечь на каменный алтарь, устремив взгляд в небо, и позволить жрецу рассечь твою грудь острым обсидиановым ножом и вырвать твое горячее сердце?

«Майя верили в вечную жизнь, — объяснял историк, — а тот, кто знает Вечность в лицо, не боится перевоплощений. Воинам, пожертвовавшим сердце, было обещано, что когда-нибудь они вернутся на землю в виде беззаботных разноцветных птиц… К тому же их опаивали галлюциногенными травами. Кто знает, что они видели на алтаре, какие боги улыбались им в их последние минуты?»

Даша вспомнила сейчас об этом, и сердце ее заколотилось сильнее.

Все сходится. Каменная плита — алтарь, тарелочка — сосуд для сердца, желобки — чтобы по ним стекала кровь.

В таком случае, кто же сегодня будет лежать на плите с разрезанной грудной клеткой, уставив в небо невидящие глаза?

Даша заметалась по комнате.

Да, все сходится.

Ее не берут на утреннюю молитву. С ней обращаются ласково, но не пытаясь сблизиться. Как будто бы она тут ненадолго. Ей не дают уйти, хотя проку от нее мало.

У нее нет выхода. Нет никакого выхода. От них не убежать. В лесу — еще хуже. Там — они, те, о ком Даша старается не вспоминать.

Подождав, когда за последним жителем деревни захлопнется дверь в молитвенный дом, девочка решила, что теперь, после страшного открытия, терять ей больше нечего. И пусть подозрительная Лада заперла дверь дома, но окно легко открывается. Даша выскользнула на улицу и так быстро, как только могла, бросилась в то единственное место, где ей, кажется, были рады. К окошку темницы, в которой томилась еще одна пленница, бледная молодая женщина с несчастными усталыми глазами.

— Вера! — вполголоса позвала Даша. — Ну Вера же!

Женщина не сразу, но отозвалась. Она была растрепана и выглядела сонной. Появление Даши ее, казалось, удивило.

— А ты что тут делаешь? Разве тебе не велели сидеть дома и не высовываться?

— Велели. Только я не вытерпела, выглянула в окно и такое увидела, такое! Ты даже не представляешь, что они собираются сделать!

Вера криво усмехнулась:

— Боюсь, что представляю, милая. Я же говорила, пять лет здесь живу.

— Значит, ты… знаешь про алтарь?

Вера обреченно кивнула.

— И почему ты тогда такая спокойная?

— А что я должна делать? Биться головой о потолок моей тюрьмы? Они каждое новолуние это делают, иногда и чаще.

Даша никогда не слыла плаксивой. Даже наоборот — слезы давались ей с трудом. Однажды мама даже отвела ее из-за этого на консультацию к психиатру, улыбчивому немолодому мужчине с серебром седины в аккуратной бороде. Даша толком не запомнила, о чем разговаривали взрослые, но, кажется, мама постоянно произносила словосочетание «эмоциональная тупость», а доктор несколько насмешливо ее успокаивал.

Когда случалось что-то плохое, Даша словно впадала в кому. Взгляд ее останавливался, мысли замирали, и даже движения становились сомнамбулически медленными. Но сейчас, сделав жуткое открытие и не найдя союзника в той, кого считала единственным другом, девочка вдруг почувствовала влагу на щеках.