Юлия Зонис - Контра

Сквозь занавески било белое солнце. Алена разлила чай. Андрею, как всегда, в его старую кружку с щербинкой на ручке. Выставила на стол сахар, конфеты, из холодильника вытащила остатки кремового торта. Размешала сахар в своей чашке и спросила:

– Ты опять уезжаешь?

– С чего это ты так решила?

– А ты всегда заходишь перед командировками. Куда теперь?

Андрей пожал плечами.

– Куда пошлют.

Он положил на стол несколько стодолларовых купюр.

– Димке на день рождения купи что-нибудь. Ботинки у парня уже на ногах разваливаются.

Алена будто и не слушала. Она поводила ложечкой в чашке и неожиданно сказала:

– Знаешь, а мне сегодня сон такой нехороший снился. Как раз про твою поездку. И про Митьку. Он играл в песочнице с каким-то мальчиком, маленьким, но не Димкой. И со мной заговорил, не помню о чем – но так страшно стало… Ты уж будь там поосторожней.

Андрею вспомнился Печник. Что-то нынче все грозят бедой.

– Буду. Я вообще очень осторожен.

Аленка глянула куда-то поверх его головы, на изрисованную кафельную стену. На секунду глаза ее затуманились. Потом она перевела взгляд на Андрея и чуть улыбнулась.

– Ты… да. Ты осторожный.

Привычно и глухо заныло в груди. Осторожный. Ага.

– Все еще не можешь простить мне Митьку?

Алена удивленно вскинула брови.

– Причем здесь ты?

– Ну как же. Я жив. Он – нет.

Из глубины квартиры донесся грохот и истошный мяв – это Димка открыл военные действия против кота. Алена покачала головой:

– Зачем ты себя мучаешь? Ты же знаешь – я так не думаю, и не думала никогда.

– Думаешь.

Андрею внезапно захотелось встать и уйти, но вместо этого он сунул руку в карман и нащупал письмо.

– Писем давно не получала?

– Каких писем?

– Митькиных.

Глаза у Алены расширились, потемнели, и лицо скрылось за ними. Андрей подумал, что сейчас она похожа на скорбящую богоматерь со старых деревенских икон.

– Испугалась?

– Тебя?

И такое в ее голосе прозвучало презрение, что Андрей понял: он прав. Всегда, за искренними вроде бы улыбками и радостью от его прихода стояло это – ты жив, а Митька – нет. Андрей вытащил из кармана скомканное письмо и швырнул на стол.

– На, читай. Наслаждайся.

А Алена не обращала больше на него внимания, и Андрей закусил губу от горькой зависти – так рванулась вдова-невдова к письму, так впилась глазами в корявые строчки.

– Читай, – он вновь забарабанил по столу, как там, в норе у Печника. – Обманывай себя. Переписывайся с умертвием, или кто он там теперь. Кто угодно, только не Митька.

Аленка оторвалась от письма. Погладила грязную бумагу кончиками пальцев и спокойно ответила:

– Это Митя. Ты же и сам знаешь.

И, помолчав, добавила:

– Ты бы хоть раз сходил к нему. Сходил бы и посмотрел. Я же знаю, вам можно.

4

Выходя от Алены, Андрей всегда стремился прикрыть дверь потише и побыстрей спуститься по лестнице. Фокус этот проходил с переменным успехом, но сегодня не удался. На верхней площадке хлопнула дверь, простучали торопливые шаги, и задыхающийся голос спросил:

– Вы уже уходите, Андрей Дмитриевич? К дедушке не зайдете? Вы знаете, он вас так ждет всегда.

Андрей обреченно вздохнул и обернулся. Внучка профессора Малышева, Даша, стояла на ступеньках. Очень рослая для своих шестнадцати лет, русокосая, с карими глазами, опушенными длиннющими ресницами, она смотрела безнадежно и преданно. По ее лимонно-желтому сарафану расплывались темные пятна пота.

– А ты почему не в школе?

– Географичка заболела. Нас отпустили с последнего урока.

Она говорила, теребя пушистую, выбившуюся из косы прядь и безотчетно слизывая капельки пота с верхней губы. Язык у нее был нежно-розовый, но почему-то напоминал коровий.

– На пять минут, больше не могу, – сказал Андрей и, протиснувшись мимо Даши, начал подниматься по лестнице.

В квартире профессора пахло нафталином и ландышами от сердечных капель. Домработница Ксения, пышная и голосистая тетка лет сорока, увидев Андрея, шмыгнула на кухню и задергала там защелкой. Подобно большинству деревенских, Ксения опасалась шрамовников.

– Вы проходите. Дедушка в кабинете. Я сейчас чаю принесу.

– Не надо чаю, – взмолился Андрей.

Оставив Дашу изумленно хлопать глазами, он прошел в кабинет. Георгий Петрович уже шагал ему навстречу, широко разведя руки. До объятий, впрочем, дело не дошло. Андрей твердо пожал протянутую руку и опустился в кресло, демонстративно глянув на часы.

– Спешите? Все куда-то спешат, – прогудел Малышев. – Один я никуда не тороплюсь. Сижу тут, бирюк-бирюком, не знаю даже, что в мире делается.

Андрей кивнул на разбросанные по столу бумаги и стопки книг.

– Опять пишете?

– Пишу, пишу, куда денусь.

Малышев повел плечами, и, усевшись, вытянул длинные ноги. Черты лица у него были мелкие, вовсе не подходящие для огромной головы и высокого лба с залысинами.

– Вот, задумал что-то вроде эссе. И как раз по вашей части. Я, видите ли, давно уже вас подстерегаю. Чуть дверь внизу хлопнет, посылаю Дашку проверить – не Андрей ли Дмитриевич пожаловал. И у невестки вашей спрашивал, но она особа молчаливая.

– Алена не знает, где я.

– И ради бога. Ну да я много времени у вас не отниму. Так, хочу проверить пару мыслишек. Вы ведь, в силу вашей… хмм… профессиональной деятельности, являетесь чем-то вроде эксперта по Границе.

– Почему вы так думаете?

Профессор замахал длинными руками.

– Ни в коей мере не хочу нарушать вашу секретность, и не претендую…

– Служба контроля рождаемости не работает с Границей.

– Даже так? Ну и славно. Тогда просто послушайте, как новый человек, свежий, так сказать. А то ведь глаз замыливается, а Дашке мои выкладки неинтересны.

– Я плохо разбираюсь в социологии.

– А это не совсем социология. И не история. Это, если хотите, размышления о будущем.

Андрей поморщился.

– В некотором роде кустарщина, но, кажется, я нащупал парочку интересных аналогий. Я хочу опубликовать это в каком-нибудь популярном издании, может, в еженедельнике…

Сзади брякнуло. Андрей обернулся и увидел стоящую на пороге Дашу. В руках у нее был поднос с чашками. Профессор поспешно расчистил место на столе.

– Извините, пьем только красный и зеленый. Черного не держу, вредно для сердца. А варенья абрикосового хотите? Замечательное варенье, свежее, Ксения Павловна сама делала. Она у нас мастерица. Правда, Дашенька?

Дашка мотнула косой и вышла из комнаты. Домработницу она недолюбливала. Андрей угрюмо посмотрел на поднос и подумал, что с сегодняшнего дня будет пить только кофе. Профессор звучно отхлебнул, развернул шоколадную конфету и откусил. Зажевал, старательно клацая зубными протезами. По лицу его разлилось блаженство. Андрей нетерпеливо шевельнулся в кресле.