Евгений Таранцев - Промысел Господень: Летописи крови

— А если мы умрем?

— Все лучше, чем заживо гнить дома.

— Там у нас был кров и еда.

— И отличное будущее. Ты — шлюха, а я вор или убийца.

— Могли уехать к тете Дорис.

— К этой суке? Да меня тошнит от нее и ее ублюдочного мужа-извращенца.

— Он милый, когда я была маленькой, он привозил мне сладости с орбиты.

— И пытался затащить меня в постель. Нет уж, спасибо.

— Ты мог работать с ним на гидропонике. А я учить детей читать.

— Хватит об этом. Я назад не поверну.

Ближе к вечеру похолодало. Погода испортилась совсем. Накрапывал мелкий дождь.

— Мне холодно, — простонала девушка.

— Мы отстали от графика. Договаривались же 30 миль в день.

— Я хочу есть.

— Погрызи галеты.

— Меня от них тошнит.

— Это лучшее, что у нас есть. Консервы просрочены и даже я ем их с трудом.

Ночь неумолимо наступала. Реактор ослика явно не справлялся с нагрузкой. Киборг сбивался с шага, в его поведении угадывалось что-то от природной основы.

— Вот, — сказала девушка, — ослик тоже устал.

— Не говори о нем так, будто бы он живой. Меня это бесит.

— Ты грубый и черствый.

— Иначе нельзя. Остановимся через пару часов.

Так мы шли, а город, раньше казавшийся совсем близким, не спешил приближаться. Сказалась оптическая иллюзия. По своей протяженности вверх город мог соперничать с Олимпом. Его верхушка, где располагались административные блоки, и системы климат-контроля была видна из нашей деревни, потому что происходило искажение по меридиану. Тогда я этого не знал.

— Может быть, все-таки остановимся, — проныла Гретель (так звали мою сестру), — а, Ганс?

Мы были в пути больше пятнадцати часов и прошли на девять миль сверх запланированного.

— Хорошо, — ответил я.

Ганс поднял глаза к небу. Точнее, к сплошному зеленому от конденсата ковру, который заменял людям естественную атмосферу. Он видел звезды только на картинках и пытался угадать их узор над полем. В голову ничего дельного не лезло. А есть ли вообще эти звезды.

— Когда-нибудь я увезу тебя на орбиту, — прошептал Ганс.

Но сестра, возившаяся со скарбом, его не услышала.

Ослик-киборг вдруг замер, словно его миомерные мышцы сковала судорога. Голова его вытянулась параллельно земле, глаза потухли.

— Ну вот, — Ганс подошел и что-то включил на горле киборга, — перегрелся. Придется менять охладитель.

Только сейчас парень понял, насколько он обессилен, иссушен дорогой.

— Заночуем здесь. Я пойду осмотрюсь. Не боишься остаться одна?

— Иди уже, — Гретель согласно кивнула, — знаю ведь, зачем уходишь.

Ганс опустил голову. Он, конечно, знал, что скрывается плохо, но слышать от сестры, что она знает о его «оптиках» и сопровождающей их просмотр мастурбации, было унизительно.

— Я оставлю тебе нож. В рукояти есть ультразвуковой шокер. Пользоваться умеешь?

— Иди уже, сама разберусь.

Степь шумела дикой растительностью. Человек с дороги поежился. Кто-то из мальчишек шумно отпил из походной фляги.

— А ну-ка, передай мне, — попросил старик, — горло пересохло.

Утолив жажду, пастух продолжил.

Утро выдалось сырым и промозглым. Не уставал бесноваться степной ветер. Ганс проверил работоспособность киборга и прикинул, протянет ли развалина хотя бы до предместья города.

— Должно хватить, — сам себя обнадежил Ганс.

Сестра, не выспавшаяся и потому злая, молча собрала вещи, водрузила их на ослика и заняла седло. Ганс взял в руки свои вещи и пошел в небольшом отдалении. Из головы не шел вчерашний разговор. Был ли он прав в оценке возможности добраться до цивилизации?

Ответы на эти вопросы ждали его впереди.

Отбросив прочь сомнения, брат и сестра продолжали свой путь к городу.

Время бесшумно растворялось в дорожной пыли. Гретель или спала, или читала, Ганс большую часть пути хранил молчание. Изредка к звукам шагов добавлялся скрип разлаженных суставов киборга. Поведением он походил на живое существо, терзаемое смертельной усталостью. Старый механизм плохо справлялся с нагрузкой, работая на пределе. С каждым новым шагом казалось, что он будет последним.

К полудню Ганс сделал первую остановку, они перекусили и вновь тронулись. Так к полуночи они оказались в четверти пути до города.

Ночной привал было решено сделать рядом с остатками станции дилижансов, когда-то очень оживленной и прибыльной. В небольшом отдалении от депо мертвой грудой металла лежали старые грузопассажирские эхопланы.

— Распакуй палатку, а я осмотрюсь, — сказал Ганс, — может, найду что-нибудь интересное.

— Будь осторожен.

— Буду.

Ганс положил на плечо карабин и отправился на разведку. В наплечную петлю комбинезона он вставил фонарь. Реальность ночи перед ним яростно боролась с грубым вмешательством искусственного света.

Парень внимательно осмотрел внутренности депо. Там не оказалось ничего, стоящего внимания. Потом он облазил кладбище дилижансов в поисках возможных запчастей для киборга. Но ничего, кроме груд биополимерной стали, он не нашел.

Вдруг какое-то движение на периферии взгляда привлекло его внимание. Ганс напрягся, перехватил карабин. Тихо, стараясь не спугнуть источник звука, большим пальцем он снял оружие с предохранителя. Тонкая стрелка лазерного целеуказателя уперлась в ближайшую преграду. Ганс замер на мгновение, похожий на стон звук повторился вновь. Парень сделал глубокий вдох и пошел вперед.

За ближайшим к нему остовом эхоплана он нашел спящего мужчину, закутанного в дорожный плащ. Человек лежал на спине, его рот был широко раскрыт. Частое дыхание вырывалось из груди. Человек что-то шептал во сне, слово вел диалог, визави которого был виден только ему.

В облике спящего странника не было видимых признаков, заставлявших опасаться его. Скорее он был похож на уставшего скитальца, нашедшего краткий приют среди старых обломков. Ганс расслабился и опустил оружие. Ствол карабина предательски звякнул об абрис дилижанса.

Через мгновение человек проснулся и выкинул из-под плаща правую руку. В лоб Ганса впился слепой взгляд пистолета.

— А ты кто такой? — низким голосом спросил человек.

— Ганс. — Парень не нашел лучшего ответа. Ему еще не приходилось вести разговор, находясь под прицелом.

— Что здесь делаешь?

— Осматриваюсь.

— Какого хрена ты вообще здесь забыл?

— Я путешествую. Иду в город.

— Один?

— Со мной сестра.

— Еще лучше. Женщина.

Неизвестный поднялся. Он все еще держал Ганса на мушке.