Клайв Баркер - Книги крови III—IV: Исповедь савана

— Мне это не нравится, — неуверенно, но громко произнес Рики, смутно надеясь, что реальный мир услышит его и придет на помощь.

Никакой реакции. Он порылся в карманах в поисках пары таблеток или чего-нибудь, что помогло бы исправить ситуацию или поднять настроение. Но не нашлось даже завалящего валиума. Рики почувствовал себя голым. Он словно заблудился посередине кошмара Зейна Грея.

Прогремел второй выстрел На этот раз Рики не слышал свиста и решил, что в него попали. Но отсутствие боли и крови опровергало эту мысль.

Затем хлопнула дверь салуна и совсем рядом послышался человеческий стон. В кружащемся мареве на секунду образовался просвет. Рики показалось (ручаться он не мог), что из дверей, спотыкаясь, вывалился юноша, а позади него осталась нарисованная комната со столами, зеркалами и потягивающими виски посетителями. Прежде чем удалось разглядеть подробности, просвет исчез, все опять заволокло песком, и вдруг… Юноша оказался совсем рядом Уже мертвый, с посиневшими губами, он медленно падал прямо на руки Рики. Одет он был не как персонаж вестерна: под жакетом в стиле пятидесятых виднелась футболка с улыбающимся Микки-Маусом.

Из левого глаза Микки текла кровь. Пуля безошибочно нашла сердце жертвы.

Парень приоткрыл глаза и спросил слабеющим голосом:

— Что, черт побери, происходит?

И испустил дух.

Последние слова прозвучали не особенно изысканно, но чертовски прочувствованно. Рики тупо уставился в лицо юноши. Мертвец отяжелел, и не оставалось другого выбора, кроме как опустить его на землю. Когда труп парня коснулся почвы, на мгновение показалось, что под ним смутно видны кафельные плитки. Однако через секунду все исчезло в поднявшейся пыли, и Рики вновь стоял на главной улице проклятого города с трупом у ног.

Его охватило вдруг лихорадочное возбуждение, руки и ноги тряслись, зубы стучали. Он ощутил сильнейшее желание помочиться. Еще полминуты, и он не выдержит.

Где-то здесь рядом, в этом диком мире, должны быть писсуары, думал Рики, пытаясь как-то успокоиться. Здесь должна быть стена с облезлой штукатуркой, испещренная неприличными рисунками и номерами телефонов сексуально озабоченных посетителей. Здесь должны быть смывной бачок, и коробка для туалетной бумаги, где бумаги нет вовсе, и сломанные сиденья. А также запах мочи и дерьма.

«Найди их! — заклинал себя Рики. — Найди хоть что-то реальное, иначе этот материализованный бред окончательно затмит твой разум».

Если исходить из того, что салун и склад расположены на месте туалетных кабинок, то писсуары следует искать позади. Значит, заключил Рики, надо сделать шаг назад. В любом случае хуже не будет. Да и что может быть хуже, чем стоять посреди иллюзорного мира и ждать, когда придет помощь? Или когда тебя подстрелят, как куропатку…

Два шага, два осторожных шага. Только воздух, пыль в лицо и песок под ногами. Однако третий шаг — боже, неужели? — принес желанный результат: Рики уперся рукой в холодную кафельную стену. Он невольно издал радостный вопль. Это, вне всякого сомнения, писсуар, и найти его в столь безумном мире не менее приятно, чем жемчужное зерно в куче навоза Запах хлорки и испражнений казался божественным ароматом.

Рики провел еще раз рукой по облупленной стене, дабы удостовериться, что не обманулся, затем расстегнул штаны и стал освобождать мочевой пузырь. Черт, неужели он победил, неужели кошмар рассеялся? Если теперь он повернется, то не увидит ни трупа, ни пыльной бури, ни склада, ни конюшен… Несомненно, все это химический эффект, паршивые стимуляторы вдруг сыграли с ним дурную шутку. Рики стряхнул последние капли на ботинки, когда сзади послышался голос героя вестерна:

— Ты решил поссать на моей улице, парень?

Это сказал Джон Уэйн — его характерный голос с ленцой и проглатыванием конечных согласных. Рики был не в силах повернуть голову. Сейчас его прострелят насквозь, речь Джона не оставляла в том сомнений: легкое растягивание слов, скрытая агрессия, угрожающие интонации невинного, казалось бы, вопроса. Ковбой вооружен, а в руках у Рики — только собственный член: защита от пистолета, прямо скажем, слабая. Рики застегнул штаны, затем медленно поднял руки. Впереди таяла в воздухе, заволакиваясь пеленой, туалетная стена Слышались завывания бури. Кровь из раненого уха капала на землю.

— Послушай, парень, сейчас ты снимешь свой ремень с кобурой и положишь на землю. Все ясно?

— Да.

— Делай это медленно, тихо и аккуратно, а потом опять поднимешь руки.

Медленно, как приказано, Рики отстегнул ремень, вынул его из джинсов и бросил на пол. Ключи должны были зазвенеть, упав на кафель. Рики надеялся из последних сил, что это случится и реальность вновь обретет свою власть. Ничего подобного. Звук был приглушенным, будто ключи действительно упали на песок.

— Замечательно, — сказал Уэйн. — Ты начинаешь кое-что понимать. Что ты теперь мне скажешь?

— Я извиняюсь, — неуверенно произнес Рики.

— Извиняешься?

— Ну да…

— Не думаю, что ты так просто отделаешься.

— Но это какая-то ошибка…

— Ничего не знаю. От вас, приезжих, вечно одни неприятности. Чего стоил этот мальчишка; спустил штаны по самые щиколотки и гадил в салуне! Где вас, сукиных сынов, учили таким манерам? В ваших долбаных школах?

— Я, право же, не знаю, как объясниться…

— Не стоит труда. Ты вместе с мальчишкой?

— Если можно так сказать…

— Не говори загадками!

Рики почувствовал, как холодный ствол пистолета уперся ему между лопаток. Джон продолжал:

— С ним ты или без него?

— Мои слова означают…

— Твои слова ничего не значат здесь, на моей территории. Как и твоя жизнь, запомни. — Уэйн отстранился. — А теперь, парень, ты повернешься, и мы посмотрим, что у тебя внутри.

Рики уже видел такие сцены: человек поворачивается, и Уэйн стреляет. Никаких дебатов, ни минуты на обсуждение этики происходящего; пуля всегда более права, чем словесные аргументы.

— Поворачивайся, я сказал.

Медленно, очень медленно Рики повернулся к герою вестерна. Перед ним стоял вполне реальный человек — или столь же великолепно, как все остальное здесь, выполненная иллюзия. Уэйн среднего периода, тех времен, когда он еще не приобрел брюшко и нездоровый цвет лица Старый добрый Уэйн, весь в пыли после долгих путешествий, глаза сощурены от пристального вглядывания в горизонт. Рики никогда не любил вестерны. Он ненавидел стреляющие ружья, возвеличивание грязи и дешевый героизм. Его поколение засовывало цветы в жерла танков и призывало заниматься любовью вместо войны; Рики до сих нор не изменил убеждений.