Джесс Невинс - Мистические города

Король замирает на своем троне и прислушивается к звукам, которые, возможно, свидетельствуют о возвращении его блудного сына. Королева, радуясь покою, чешет в одиночестве шерсть.

Андретто, подобно Офелии, плывет по реке тошноты и галлюцинаций. Он позволяет лихорадке унести себя подальше от боли под мышками и между ног, от расцарапанных шишек, которые саднят при каждом повороте тела. Он грезит о богатстве, ему мерещится комната с множеством шелковых подушек, где арлекины и целомудренные девушки развлекают его своими танцами и прыжками. Его рот наполняется вкусом соленой плоти, когда он с жадностью поглощает жареного кабана. По обе стороны позолоченной двери стоят два безгласных черных гиганта, вооруженные ятаганами, самоотверженные, преданные королю Андретто. Он слышит перезвон ветра в раскрытом окне и шлейф какого-то странного запаха.

Гиганты растворяются и превращаются в уродливые коричневые кляксы. С плеч арлекинов скатываются головы, тела их разлагаются быстрее, чем рассыпаются истлевшие комнатные шелка.

Перезвоны ветра утрачивают хрустальный оттенок, теряясь в хрипе и всхлипах легких Андретто.

Запах представляет собой пудинг из пота, слизи и крови.

Музыканты, гордые своей уловкой, смешиваются с ослепшей от радости толпой. Полупьяные мужчины и отчаянные парни уже забыли о правилах скрипичной игры и, пританцовывая, направляются к палаткам, установленным в конце дороги. Тихие женщины внезапно становятся крикливыми, дочери их, разинув рты, таращатся на своих мамаш, в недоумении от их преобразившейся внешности и от речей, вырывающихся из их хохочущих пастей. Священник призывает толпу к покаянию, но люди поднимают его на смех.

Стрела сарацина — вот причина поражения Бёкера. Плешивый борец, с волосами и рукой короче, чем у пруссака, бросает караульного сержанта на спину, рванув этого более крупного мужчину за больную ногу. Его солдаты, выиграв по пятимесячному окладу, оказываются значительно богаче своего начальника.

Их одолевает похоть; не проходит и пяти секунд, как они, роясь в кошельках, откидывают полог в палатке проститутки.

Пыл их быстро гаснет, когда они отводят глаза от распахнутой мошны. Взгляды каждого из этой троицы одновременно встречаются с пустыми глазами ее раздувшегося, гниющего тела, сплошь усыпанного переливающимися черными жемчужинами.

Они несутся назад, к замку, натыкаясь друг на друга в борьбе за право первым протиснуться сквозь толпу и оказаться под защитой главной башни замка.

Непреклонные лица стражников остужают пыл акробатов.

— Входа нет, цыгане, — приказ короля. Поворачивайте назад.

Хорошо отрепетированные улыбки и чересчур откровенная лесть акробатов натыкаются на холодные взгляды и скользящий звук вынимаемой из ножен стали. Улыбки тают, акробаты поворачивают на дорогу общинников. Между замком и карнавальной площадью они видят почти безлюдную дорогу — открытую полосу пустоты. Улыбки возвращаются, и цыгане снова скачут по направлению к палаткам, поднимая руками и ногами крошечные облачка пыли.

Мимо акробатов стремительно проносится Таннер. Старик-стражник узнает его и впускает в ворота.

— Похоже, ты получил хороший удар в глаз.

Стражник щурится, изображая распухшее лицо Таннера.

— Вот ты какой, — шепчет старый, высохший солдат, наклоняясь к уху молодого человека. Лукавая улыбка передается от старика юноше, наводя мост между двумя поколениями.

Еще более древний старик, если кто-то удосужился рассмотреть это под предусмотрительно надвинутым капюшоном, проскальзывает мимо старого стражника и мальчика. Он безлик и неприметен настолько, что никто не замечает, как он пробирается по опустевшему рынку мимо охраны главной башни и попадает в коридор, ведущий в зал городского совета.

Многим невдомек, что принц ранен. Люди по ошибке принимают алую диагональную отметину, пересекающую его манишку, за геральдический символ — яркую, кроваво-красную полосу, наискосок пересекающую герб. Но в том, что это действительно принц, никто не сомневается, несмотря на грязную нищенскую накидку, которую придерживает на его плечах личный охранник короля.

Слуги принца выдают себя тем, что бесцеремонно проталкиваются сквозь людскую толчею. Толпа редеет: одни поворачивают, чтобы последовать за акробатами обратно на карнавал, другие разбредаются по окрестностям, видя, что охранники не собираются терпеть самовольного вторжения в замок. Кроме того, кое-кто делает вывод, что купцы, скорее всего, подались на ярмарку. В замке скоро не останется никого, кроме привидений.

Купцы, каждый из которых полагает, что ему повезло больше, чем другим, запирают на щеколды свои ящики, грузят в телеги или навьючивают товар на мулов, накрывают прилавки и выезжают из центральной башни. Они хитро усмехаются, с фальшивыми, неестественными улыбками поздравляют своих собратьев, в то же время потешаясь над ними внутри своих алчных натур.

Королю не сидится на троне, ему неуютно и одиноко, несмотря на присутствие двух величественных стражей, которые, чего доброго, могут и заснуть. В огромном зале холодно и воняет золой от костра, который жгли прошлой ночью. Король уже почти готов отменить декрет, воспрещающий вход в башню чужеземным затейникам. Глотатели огня и акробаты отогрели бы стены и развлекли, к тому же одному богу известно, куда подевался его личный карлик. Кроме того, такое решение, вероятно, удержало бы принца и он не потащился бы на карнавал. Ведь все признаки были налицо — Черная Смерть уже начала свое шествие. И хотя цыгане, очевидно, занесли эту заразу в сельскую местность, в главную башню ей не пробраться.

Король подносит к носу маленький букетик — розы, ноготки, — отгоняя прочь отвратительные испарения, которые проникают в башню, судя по тому, что он все равно их чувствует.

По дороге к дому Таннер плюет в ведро с молоком, стоящее у двери мясника. Спустя несколько секунд из нее высовывается здоровенная рука и втаскивает ведро в дом.

Пол рядом с Андретто весь в забавных липких лужицах. В мгновение ока эта масса сворачивается и вытягивается вверх, принимая вид крошечного уродца, величиной не больше ладони карлика. Между утыканным перьями беретом и оттопыривающимся парчовым камзолом пузырится лицо лилипута, с бульканьем издавая почти неразборчивые слова:

— Антлефо, тфой слок плисок.

Карлик стонет.