Джим Батчер - Обряд на крови

– Нет.

– «Макдоналдс», – произнес я.

Томас удивленно повернулся ко мне.

– Что?

– «Макдоналдс», – повторил я. – Я люблю перекусить в «Макдоналдсе». Но даже если бы я мог себе это позволить, я бы не стал пять лет подряд обедать только там.

– О чем это вы? – спросил Томас.

– Да яснее ясного – о чем. О том, что Жюстина для вас не только пища.

Он снова повернулся ко мне и долгое мгновение на меня смотрел. Выражение лица его сделалось совсем уже далеким, глаза – не по-человечески черными.

– Пища, – сказал он. – Что же еще?

– И чего это я вам не верю? – заявил я.

Томас все смотрел на меня, и взгляд его похолодел еще сильнее.

– Сменим тему. Вот прямо сейчас.

Я подумал и решил не искушать судьбу. Он так старался не выдать своих чувств, что я невооруженным глазом видел, сколько всего кипит в нем. Если он не желает говорить об этом, не стоит терзать его дальше.

Черт, если уж на то пошло, мне и не хотелось его терзать. Конечно, Томас – хитрозадый, скользкий тип, вызывающий у подавляющего большинства собеседников (не женщин) желание прикончить его. И раз уж у нас с ним столько общего, он против воли вызывает у меня некоторую симпатию. В общем, я не стал загонять его в угол.

С другой стороны, так недолго и забыть о том, кто он такой, а вот этого я себе позволить никак не могу. Томас – вампир Белой Коллегии. Они не пьют кровь. Они питаются эмоциями, чувствами, высасывая с ними из своей жертвы жизненную энергию. Насколько хватает моих познаний, лучше всего для этого подходит секс; поговаривают, что их брат способен соблазнить даже святого. Я видел раз, как Томас начал кормиться, и то, что было в нем нечеловеческого, завладело им целиком. Оно превратило его в ледяное, прекрасное, белое как мрамор воплощение голода. Не самое, в общем, приятное воспоминание.

Конечно, Белые представляют собой куда менее значительную силу, нежели Красные, да и организованной агрессивности у них на порядок меньше. Нет у них и подавляющей, наводящей ужас энергии Черной Коллегии. Зато они лишены обычных, присущих остальным вампирам слабостей. Солнечный свет не представлял для Томаса никакой угрозы, и, насколько я мог судить, кресты и прочие священные символы тоже не особо его пугали. Однако же то, что из всех вампирских Коллегий они менее всего отличаются от людей, не делает Белых менее опасными. Собственно, на мой взгляд, в некотором роде они представляют собой куда как более серьезную угрозу. Ну, скажем, я хорошо знаю, что делать, когда какая-нибудь покрытая слизью сволочь из адских закоулков бросается мне в лицо. Не так просто оставаться начеку, имея дело с кем-то, столь похожим на меня самого.

Короче, напомнил я себе, все идет к тому, чтобы я согласился помочь ему и взялся за работу так, словно Томас обычный клиент. Возможно, это не самый умный поступок из всех, что я делал. И жена вполне может привести к смертельно опасным последствиям.

Он снова замолчал. Я остывал после беготни, махалова, воплей и всего такого, и в машине становилось до неуютного холодно. Я поднял стекло, отгородив салон от свежего осеннего воздуха.

– Ну, – произнес он наконец. – Так вы мне поможете?

Я вздохнул.

– Мне и в одной машине-то с вами не полагалось бы находиться. У меня и без того хватает проблем с Белым Советом.

– Да ну, чтобы ваши да вас не любили! Поплачьтесь мне в жилетку!

– Смейтесь, смейтесь, – буркнул я. – Как его зовут?

– Артуро Геноса. Он кинопродюсер. Основал новую компанию.

– Он-то сам подозревает чего-нибудь такое?

– Типа да. Он вообще-то нормальный, но здорово суеверен.

– Почему вам хотелось бы, чтобы он обратился ко мне?

– Ему нужна ваша помощь, Гарри. Если ему не помочь, сомневаюсь, что он доживет до следующей недели.

Я нахмурился:

– Энтропийные проклятия – дело опасное, даже когда они действуют узконаправленно. А тем более когда лупят наудачу, как эти. Пытаясь отразить их, я буду рисковать своей задницей.

– Я для вас тоже рисковал.

С минуту я обдумывал все это.

– Ладно, – сказал я наконец. – Ваша взяла.

– Я, кстати, с вас за это денег не просил.

– Ладно, – повторил я. – Я поговорю с ним. Но никаких гарантий. Только если я возьмусь за дело, вам придется приплатить мне за это – поверх того, на что раскошелится этот ваш Артуро.

– Вот, значит, как вы возвращаете долги.

Я пожал плечами:

– Не хотите – брысь из моей машины.

Он кивнул:

– Идет. Получите вдвойне.

– Нет, – сказал я. – Я не про деньги.

Он выгнул бровь и уставился на меня поверх своих пижонских очков.

– Я хочу знать, – продолжал я. – Я хочу знать, зачем вы мне помогали. И если я возьмусь за дело, вы должны быть передо мной чисты, как слеза.

– Вы же мне все равно не поверите.

– Я назвал условия. Хотите – принимайте, хотите – нет.

Томас нахмурился, и несколько минут мы ехали молча.

– О'кей, – сказал он. – Заметано.

– Отлично, – кивнул я. – По рукам?

Пальцы его показались мне ужасно холодными.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Мы приехали в аэропорт О'Хара. Я встретился с братом Вангом в часовне международного терминала. Это был невысокий жилистый азиат в просторном балахоне цвета заходящего солнца. Лысая голова блестела, как бильярдный шар, мешая точно определить возраст; впрочем, к уголкам глаз и губ сбегались морщинки, как это бывает у людей, которые часто улыбаются.

– Мисс сэр Дрезден, – просиял он, когда я вошел, держа в руках ящик со спящими щенками. – Наш маленькие собачка возвращать вы нам!

По части английского брат Ванг уступал даже мне с моей латынью, а это кое-что да значит, однако мимика не оставляла сомнений в его настроении. Я улыбнулся в ответ и с легким поклоном вручил ему ящик.

– Мне было приятно.

Ванг принял ящик, очень осторожно поставил его на стол и еще осторожнее порылся в его содержимом. Я терпеливо ждал, оглядываясь по сторонам. Маленькая часовня на деле представляла собой обыкновенное пустое помещение, пространство для медитации – чтобы любой верующий, во что бы он там ни верил, мог найти себе место почтить свою веру. В часовне перекрасили стены и постелили на пол синий ковер вместо бежевого. У дальней стены соорудили новый подиум, окруженный полудюжиной рядов для сиденья.

Должно быть, такое количество крови не могло не оставить следов, сколько ее ни отмывай.

Я осторожно ступил на то место, где старик отдал свою жизнь, чтобы спасти мою. Я испытывал грусть, но без горечи. Доведись нам пройти это заново, и он, и я сделали бы тот же выбор. Жаль только, мы были с ним знакомы совсем недолго. Не каждый способен научить тебя чему-то из области веры, не сказав об этом ни слова.