Елена Ткач - Зеркало Пиковой дамы

— Пап, приехали! Спасибо тебе огромное, ты только помоги мне зеркало вытащить, дальше я сама.

— Как же сама? Как ты его наверх потащишь? — не соглашался отец.

— Ничего, ребята помогут! — она уже нажимала на кнопку звонка.

— Ну, как знаешь… — отец извлек зеркало из машины, приставил к стене возле двери, сел за руль, помахал ей рукой и уехал.

И осталась Аля одна. Слегка подмораживало, с сини небесной лениво сыпался тихий пушистый снег, где-то наверху слышалась музыка… и притихшее зеркало затаилось у двери, словно живое существо…

Дверь открылась. На пороге показался белобрысый пучеглазый парень.

— Ба, какие лю-ю-юди! — разулыбался он, увидав Алю, точно давно ждал её. — Проходи, раздевайся, ща будешь вливаться в коллектив!

— Я не буду вливаться, — спокойно пояснила она. — Я зеркало привезла. У нас были ваши ряженые, им зеркало очень понравилось. Ну вот, принимайте…

— Фью-у-у! — присвистнул парень. — Это то, про которое Илья говорил? Фантастика! Так чего, заносить?

— Ну, конечно! Только оно тяжелое.

— Ага, ладно, ты пока проходи, грейся, а я сейчас, мигом! — парень подмигнул ей и скрылся внутри.

Аля засомневалась, оставлять ли зеркало на улице без присмотра, но двор был пуст, любопытство явно пересиливало, и она вошла. За дверью оказалось небольшое помещение вроде фойе с двумя креслами возле низкого столика, ряд стульев у стены, лестница, ведущая наверх и окошечко кассы справа. Там, в крохотном помещении за этим окошком, слышались возбужденные голоса. Один из них явно принадлежал пучеглазому.

Окошечко приоткрылось, из него выглянула голова, вытянутая огурцом, с узкими припухшими глазками, обозрела Алю и дернулась, стукнувшись о край окошка.

— Ну, ваще! — хрипло каркнула голова. — Те же и королева фей!

И оконце тотчас закрылось. Потом тронулось и поехало прямо на Алю оказалось, что оно было вделано в дверцу, и та распахнулась, выпуская наружу белобрысого и обладателя вытянутой головы. Ростом тот был Але едва ли не по плечо.

— Меня зовут Витя Миронов, а иначе Мирон, — сообщил ей коротышка. — А этот урод, — ущипнул он пучеглазого, — конечно, не догадался представиться? Так я и знал! Это Паша Дементьев, а по-простому Павлин.

Он суетился возле двери, запирая её на ключ и при этом проделывая массу ненужных жестов и выкрутасов. Голова его то и дело вертелась, кивала, дергалась, клевала носом — словом, пребывала в вечном движении.

— Да, не запирай ты, Мирон, кончай суетится, — встрял белобрысый, который до этого без тени стеснения разглядывал Алю, гримасничая и изображая полный восторг. — Ща втащим его — и все дела! Пошли!

Он скрылся за дверью, Мирон шмыгнул вслед, и через минуту оба, пыхтя, втащили зеркало и осторожно положили на низенький столик. После оба рухнули на пол, взбрыкнув ногами, а потом стихли, изображая полный упадок сил.

— Ну вот, — Паша мигом вскочил, как ни в чем не бывало. — Пошли с шефом знакомиться! Кстати, как тебя зовут?

— Аля. Александра, — улыбнулась она. Парни были ужасно забавными.

— Вперед, Александра! — гаркнул Мирон и, подхватив её под руку, повлек за собой. Паша — следом.

Слева оказалась ещё одна дверь, которую Аля сперва не приметила, Мирон её распахнул, и они оказались в небольшом помещении с миниатюрной буфетной стойкой, на которой громоздился кофеварочный автомат. Здесь стояли два столика и у стены — узкая стойка. В углу — напольная ваза с композицией из засохших растений. По стенам висели фотографии каких-то незнакомых Але, но явно знаменитых людей, — у них были очень интересные лица!

— Это кто? — ткнула она пальцем в ближайшую фотографию.

— Станиславский, — отвесив земной поклон фотографии, пояснил Мирон. Константин Сергеевич. А ты не узнала? — она отрицательно помотала головой. — Фьи-у-у-у! Ни хрена себе! Так ты чего, вообще ни хрена в театре не рубишь?

— Не-а, — соврала Аля и ей стало стыдно то ли от вранья, то ли от того, что Станиславского не узнала…

— Ну, мы это исправим! — успокоил её Павлин и, отталкивая Мирона, распахнул дверь, украшенную, как и окна фойе, бордовыми драпировками. Прошу вас, сеньора, в святилище!

Аля очутилась в небольшом зрительном зале с рядом стульев, спускавшихся под уклон к сцене, отделенной от зала темным бархатным занавесом.

— Я сейчас! — кивнул ей Мирон и, размахивая руками, поднялся по ступенькам крохотной лесенки на авансцену, проскользнул в какую-то щель сбоку и скрылся из глаз. Потом снова высунулся и, делая страшные глаза, сдавленно прохрипел:

— Чего лыбишься, Павлин недорезанный, давай быстро к Марку, одна нога здесь, другая там!

Аля озиралась по сторонам. Какой здесь приятный запах! Пахло новой тканью, деревом и ещё чем-то совсем незнакомым, но ужасно располагающим. Она начала спускаться по наклонному полу к сцене, и тут… занавес разъехался в стороны, из динамиков по сторонам полилась тихая нежная музыка, и Аля ахнула… На сцене, залитой таинственным синим светом, стояли деревья. Их ветви переплетались, образуя сплошной шатер, и искрились как драгоценные камни. На них, как видно, был напылен какой-то специальный состав, превращавший стволы и ветви в нечто небывалое и фантастическое они сами как будто излучали переливчатый свет. На деревьях висели фонарики, тихонько покачивались с тихим звоном и огоньки, светящиеся внутри, дрожали. Потом, свет, заливавший сцену, переменился — теперь он стал золотым, и вся декорация тоже загорелась золотом, а когда Аля на секунду прикрыла глаза, свет мерцал серебром… Она замерла, пораженная этой картиной, тут из динамиков полились торжественные аккорды, от которых по спине её пробежал холодок, сцена вмиг потонула во тьме, а вдали на заднем плане загорелся горячий костер.

— Как здорово! — тихонько прошептала она в пустоту.

Неслышно вернулся Павлин и, глядя на Алю во все глаза, наслаждался произведенным эффектом. Рот его разъехался в улыбке чуть не до ушей!

Тут сзади пролегла узкая полоска света — наискось, через зал — и глубокий мужской голос произнес:

— Что, нравится?

Она обернулась. В дверях стоял человек. Тут же декорации на сцене погасли, в зале зажегся свет. Человек подошел к Але и протянул руку. Он был невысок, строен, в джинсах и дорогом тонком свитере, на шее — синий мягкий кашемировый шарф. Ему было где-то от тридцати пяти до сорока — она ещё не слишком разбиралась в возрасте взрослых мужчин… Смуглое, четкой лепки лицо прорезали складки неглубоких морщин, совершенно седые волосы, зачесанные назад, резко контрастировали с цветом кожи, а зеленовато-карие глаза, смотревшие прямо в упор, горели беспокойным огнем. Под этим пристальным взглядом Але стало немного не по себе, она даже отступила на шаг, но почувствовав крепкое дружеское рукопожатие, успокоилась.