Ядвига Войцеховская - По ту сторону стаи

   - Монфор, ты что, дурак? - грубо перебивает Дориш - и стажёра, и мои мысли, которые, о, Создатель, так далеко отсюда... - Ты не был в том доме? Не видел, что стало с Джонсонами? Там стены до потолка кровью забрызганы, не заметил?! Появись мы двумя секундами позже - она бы ушла. И завтра это случилось бы с чьей-нибудь ещё семьёй, так же, как когда-то с твоей, ты не думал об этом?

   - Нет, сэр. То есть, думал, сэр. Давно думаю, - тихо отвечает Монфор, с ненавистью глядя на меня.

   Ну да, конечно. Боль, ведь так? В исполнении Лены Легран - это не слабо. Тебе не повезло с родителями, да, студент? Кажется, у тебя был кто-то ещё? Брат, сестра? Телу из мяса и костей не легче от того, что всё это - только игры сознания, власть чужого разума, и потому оно корчится в агонии и умирает.

   Он подходит ко мне и рывком поднимает с пола. Я снова на проклятой табуретке, Монфор неловко устраивается напротив, за столом, а Дориш подходит ближе. Его цепкие пальцы сжимаются на моём подбородке и рывком разворачивают лицо, вынуждая смотреть ему в глаза.

   - Ну, что, Близзард, поговорим?

   - Говори ты, а я послушаю, - цежу я сквозь зубы.

   В глазах темнеет от удара.

   - Это для начала, - бросает он.

   - Тогда переходи к середине, иначе ты до завтра не продвинешься дальше начала, - во рту солоно, и на зубах скрипят крошки, словно я наглоталась песку.

   - До завтра надо ещё дожить, Близзард, - спокойно говорит он. - В Утгарде холодно, но гораздо хуже будет, если до этого я переломаю тебе всё, что смогу.

   Я сплёвываю кровь и смотрю на стажёра. В его глазах что угодно, только не безразличие. Ненависть? Интерес? Жалость? Тоже нет. Страх перед насилием?

   В точку. Он ненавидит, но он ещё не научился насилию. Не научился получать удовольствие от него. От боли. От ужаса жертвы. Ничего, ты сможешь, Эдвард, малыш Эдди, рано или поздно, всё впереди. Охота. Хищники. Добыча. Учись, студент...

   Дориш, видимо, замечает ровно то же самое, что и я, и делает аналогичные выводы. Он хватает меня за руку и рывком задирает рукав платья.

   - Ну-ка, покажи ему ещё раз, что там у тебя выжжено, Близзард. И расскажи, чему для тебя равняется цена жизни, ведь он ещё не знает, что нулю, он только читал, что так бывает. Блесни интеллектом, расскажи про "чистильщиков" - рыцарей без страха и упрёка. Лижущих пятки своему хозяину, как дворовые шавки, - он словно примеривается, а потом с ненавистью выплёвывает последнее. Эдвард вздрагивает, с ужасом глядя на отпечаток утгардского тавра. Дориш обводит пальцем его контур, нежно гладит меня по руке, как любовник, которого, кстати сказать, у меня никогда не было.

   - Позволишь личный вопрос, Дориш? - с издёвкой говорю я. - Татуировки побуждают тебя думать о непристойностях?

   Он, не слушая меня, продолжает:

   - Хорошие манеры оставь для тех, кто за этими стенами снаружи. Понял?

   Стажёр молча кивает. Дориш отпускает мою руку и проводит пальцем по щеке. Я в отвращении отшатываюсь.

   - Ну, что, посекретничаем? Что за дельце у вас было к Джонсонам - ведь не дуэль же и не кровная месть? Что твой хозяин хотел от них? Неужто не расскажешь, Близзард? - почти ласково спрашивает он. - Мне - да не расскажешь, а?

   Я гомерически хохочу. Дориш ухмыляется, и достаёт из стола кастет. Он с нескрываемым удовлетворением демонстрирует его мне, а потом с силой насаживает на пальцы.

   - Дьявол меня подери, да ты, оказывается, знаешь толк в удовольствиях, - говорю я, и, едва перестав хохотать, начинаю снова. Ну, смешно же, чёрт возьми. Так смешно, что слёзы выступают из глаз. Давай, Дориш, ведь это приятно, уж мне ли не знать?

   Он размахивается, и я, кажется, даже слышу свист рассекаемого воздуха. Левую щёку обжигает адская боль. За секунду до удара я успеваю зажмуриться и тем самым спасаю глаз. На губах вкус моей собственной крови - терпкий, с привкусом металла. Он размахивается ещё раз. И ещё - удар догоняет меня уже на полу. Он что, серьёзно думает, что достанет меня ЭТИМ? Он никогда не попадал под горячую руку хозяина и его болевую атаку... А, вот и она... Тело, уже превратившееся в отбивную, становится помехой и не даёт сопротивляться. Снова порция боли - это подключается недоносок Монфор... Ты ещё неопытен, Эдди, и удар слабоват. Вспомни, что говорила умная старая тётя Лена, малыш Эдди. Ненависть, заполняющая до краёв, одна сплошная чёрная бездна - или красная, бархатистая, пахнущая вином, металлом и корицей: смотря какой нужен результат. Желание причинить боль - большее, чем желание вкусно поесть, выпить вина или овладеть женщиной. Сила удара - вот что отличает одного человека от другого. Сила ментального удара - вот чем пока отличаешься ты...

   - Слушайся старших, Эдвард, - в полубреду говорю я, - и тебе понравится... со временем.

   Наверное, от удивления он останавливается.

   У меня в горле скопилась кровь, и я закашливаюсь, но тут же кашель переходит в хохот, когда я представляю себя со стороны с этим щенком Монфором, стоящим надо мной с ТАКИМ лицом. Винс помер бы со смеху. Я как раз хочу посоветовать стажёру на будущее лучше обзавестись чем-нибудь тяжёлым, но, кажется, уже не в силах остроумно пошутить.

   - Тренируйся больше, малыш Эдди, - продолжаю я. - Держу пари, через неделю ты будешь кончать, когда кто-то тут начнёт орать, как резаный. Запасись, - я со всхлипом вздыхаю и вытираю кровь рукой, - салфетками, друг мой...

   - Заткнись, Близзард, - лениво обрывает Дориш.

   Разочарован, наверное. А, может быть, и нет. Сам процесс - это тоже результат. Он кивает Монфору, и оба выходят. Перерыв, видимо. Завтрак.

   В кабинет снова вталкивают старика с порчей. Интересно, сколько времени прошло? За окном давно уже рассвело.

   Я кое-как поднимаюсь с пола и добредаю до лавки, оставляя за собой красный след. Старик в ужасе таращится на меня; потом его взгляд ползёт вниз и останавливается на плече.

   Я на ощупь исследую своё лицо и прихожу к выводу, что Дориш поработал на совесть: на левой стороне сплошное кровавое месиво, к виску и скуле вовсе не притронуться. Левым глазом вижу, словно сквозь красную полупрозрачную пелену - глаз заливает кровью. Если в ближайшее время меня не подлатать, то останутся шрамы, потому что металл рассёк кожу чуть ли не до кости. Хотя какая теперь разница!

   - Мисс... - старик всё-таки решается нарушить молчание. - Скажите, вы ведь знали, что теперь, после того, что у вас выколото на руке, вас ждёт пожизненное?

   - Выжжено, - автоматически поправляю я. Зачем я это делаю? Поднимаю глаза и понимаю, что он меня не слышит. - ВЫЖ-ЖЕ-НО, - по складам говорю я.

   Ещё бы мне не знать! Мы все помнили об этом - где-то там, весенним днём, полным света, от которого уже отвыкли. Помнили о шести месяцах, растянувшихся, словно на десять лет, мы - тощие, как тюремные крысы и злые, как волки зимой, скрывающие под одеждой чёрное клеймо - ото всех. Прячась от солнца в пришедших в запустение особняках поместий - единственном, что уцелело от конфискации, конечно, кроме тайников с золотом, если таковые имелись.