Рэй Брэдбери - Банка

— Что это ты выдумал? — нахмурилась она.

— Поди сюда.

— Не пойду.

Чарли шагнул ближе.

— Поди сюда.

— Не подходи, Чарли.

— Я просто хочу тебе что-то показать, Тиди. — Он говорил негромко, низким, настойчивым голосом. — Кис-кис, киска. Кис-кис, киска — КИС-КИС!

Вечером через неделю народ собрался снова. Пришли Дедуля Медноу и Бабушка Гвоздика, за ними молодой Джук, миссис Тридден и Джаду, чернокожий. За ними явились все остальные, молодые и старые, довольные и хмурые, заскрипели стульями, у каждого в голове свои мысли, надежды, страхи, вопросы. Каждый, не глядя на святыню, тихонько поздоровался с Чарли.

Они ждали, пока соберутся все. Судя по блеску их глаз, они заметили в банке нечто новое, какую-то жизнь, и бледное подобие жизни после жизни, и жизнь в смерти, и смерть в жизни, все со своей историей, намеками на сходство, своими очертаниями; все знакомое, старое и в то же время новое.

Чарли сидел один.

— Привет, Чарли. — Кто-то заглянул в пустую спальню. — А жена где? Снова уехала к своим?

— Ага, сбежала в Теннесси, как всегда. Вернется через пару недель. Хлебом не корми — дай сбежать из дому. Вы ведь знаете Тиди.

— Да, этой женщине на месте не сидится.

Переговоры тихим голосом, рассаживание, и вдруг шаги на темной веранде, глаза-огоньки — Том Кармоди.

Том Кармоди стоит на веранде, колени трясутся и подгибаются, руки свисают как плети, взгляд блуждает по комнате, Том Кармоди не решается войти. Рот Тома Кармоди приоткрыт, но не улыбается. Губы мокрые, обмякшие, не улыбаются. Лицо бледное как мел, словно ему кто-то заехал в челюсть.

Дедуля поднимает глаза на банку, откашливается и говорит:

— Смотрите-ка, никогда раньше не замечал. У него глаза голубые.

— И всегда были голубые, — возражает Бабушка Гвоздика.

— Нет, — плаксивым голосом отзывается Дедуля. — Неправда. В прошлый раз они были карие. — Он прищурился. — И вот еще: у него темные волосы. Прежде были не такие!

— Да, верно, — вздыхает миссис Тридден.

— Нет, неправда.

— Нет, правда!

Том Кармоди смотрит на банку, летней ночью его бьет озноб. Чарли переводит взгляд туда же, сворачивает сигарету, небрежно и спокойно, в мире с собой и окружающей действительностью. Том Кармоди, стоя особняком, замечает в банке то, чего не видел прежде. Каждый видит то, что ему хочется видеть; все мысли обрушиваются стремительным дождем.

«Мой мальчик! Крошка моя!» — кричат мысли миссис Тридден.

«Мозг!» — думает Дедуля.

Чернокожий сжимает-разжимает пальцы:

«Миддибамбу Мама!»

Рыбак поджимает губы:

«Медуза!»

«Котенок! Кис-кис, кис-кис! — выпускают коготки тонущие мысли в голове Джука. — Котенок!»

«Все и ничего! — визгливые, морщинистые мысли Бабушки. — Ночь, болото, смерть, морские твари, бледные и сырые!»

Тишина, и наконец Дедуля произносит:

— Интересно. Интересно, «он» это, или «она», или попросту — «оно»?

Чарли, довольный, смотрит на полку, набивает сигарету, обминает ее. Глядит в дверной проем на Тома Кармоди, у которого навсегда отшибло охоту улыбаться.

— По-моему, мы так никогда и не узнаем. Ага, не узнаем. — Чарли улыбается.

Это была всего-навсего одна из тех штуковин, какие держат в банках где-нибудь в балагане на окраине маленького сонного городка. Из тех белесых штуковин, которые сонно кружат в спиртовой плазме, лупятся мертвыми, затянутыми пленкой глазами, но не видят тебя.