Агата Кристи - Лицо Елены

Мистер Саттертуэйт вспомнил Чарли Бернса и снова поразился выбору Джиллиан Уэст. К своему удивлению, он вдруг обнаружил, что уже очень поздно, и потребовал счет. Истни поглядывал на него немного виновато.

— Простите, совсем вас заболтал, — сказал он. — Я так рад, что мы случайно оказались за одним столиком. Знаете, мне очень нужно было с кем-нибудь поговорить, — сказал он с каким-то странным смешком.

В нем еще не погасло оживление от разговора, но во всем его облике проглядывало что-то трагическое.

— Было чрезвычайно интересно с вами побеседовать, — сказал мистер Саттертуэйт. — Я узнал много нового для себя.

И, церемонно раскланявшись, он вышел из ресторанчика. Ночь была темная, и он шел не спеша. Но постепенно у него возникло странное ощущение: ему казалось, что он не один, что кто-то идет с ним рядом. Напрасно он внушал себе, что это самообман, что такого не может быть — наваждение не проходило. Кто-то шел рядом с ним по темной тихой улочке, кто-то, кого видеть он не мог… Почему, почему образ мистера Кина снова маячит перед ним? Зачем его молчаливый друг идет рядом, не отставая ни на шаг, — хотя стоит лишь скосить глаза, чтобы убедиться, что там никого нет?

К этому назойливому ощущению примешивалось еще одно — тягостное предчувствие беды. Что-то необходимо сделать, и немедленно! Случилось что-то неладное, но мистер Саттертуэйт пока еще властен все исправить…

Ощущение было настолько сильно, что мистер Саттертуэйт даже не пытался ему противостоять. Вместе этого он закрыл глаза и попробовал приблизить к себе образ мистера Кина. Ах, если бы он только мог задать мистеру Кину хоть один вопрос! Но, едва подумав, он уже знал, что это бессмысленно. Что толку задавать мистеру Кину вопросы? «Все нити в ваших руках», — вот что ответил бы ему мистер Кин.

Нити… А какие, собственно, нити? Он принялся распутывать клубок собственных ощущений. Вот, к примеру, предчувствие опасности. Кому грозит эта опасность?

Тут же перед его глазами всплыла четкая картина: Джиллиан Уэст, одна, сидит у радиоприемника в своей комнате.

Сунув монетку проходящему торговцу газетами, мистер Саттертуэйт выхватил свежий номер и отыскал в нем программу Лондонского радио. Ага, стало быть, сегодня по радио концерт Йоашбима: сначала «Salve Dimora»[11] из «Фауста», потом подборка народных песен — «Пастушья песня», «Рыбка», «Олененок» и так далее.

Мистер Саттертуэйт скомкал газету. Теперь, зная, что именно слушает Джиллиан, он как будто яснее представлял себе всю картину. У радиоприемника, одна…

Какая странная просьба! И как она не вяжется с образом Филипа Истни! Ведь в нем нет ни капли сентиментальности. Он человек страстный, горячий, быть может, даже опасный…

Стоп! Опасный — для кого? «Все нити в ваших руках…» Как странно, что именно сегодня он встретил Филипа Истни. Случайно, сказал Истни. Случайно ли? Или же их встреча — лишь часть общего замысла, который уже приоткрывался сегодня мистеру Саттертуэйту?

Он начал продумывать все сначала. Должна быть какая-то зацепка в том, что говорил Истни. Должна быть — иначе откуда это неотвязное чувство, что нужно срочно что-то предпринять? О чем они говорили? О пении, о войне, о Карузо.

«Карузо. — Мысль мистера Саттертуэйта неожиданно устремилась в другом направлении. — Голос у Йоашбима почти как у Карузо. И Джиллиан сидит сейчас у радиоприемника и слушает, как этот мощный голос разносится по комнате, заставляя дребезжать бокалы…»

У него перехватило дыхание. Да-да, бокалы! Когда Карузо пел, от его голоса лопались бокалы! Он вдруг явственно представил себе, как Йоашбим поет в Лондонской студии, а в небольшой комнатке в миле от нее лопается — нет, не бокал, а тончайший кубок из зеленого стекла… От него отделяется и падает на пол хрупкий радужный шар, похожий на мыльный пузырь — возможно, не пустой…

И тут мистер Саттертуэйт, по разумению нескольких случайных прохожих, вдруг лишился рассудка. Он рывком расправил скомканную газету и, едва взглянув на программу передач, сломя голову помчался по тихой улочке. Добежав до угла, он поравнялся с тащившимся вдоль обочины такси, с разбегу прыгнул в машину и выкрикнул адрес, по которому водитель должен доставить его — вопрос жизни и смерти — немедленно!.. Водитель, рассудив, что пассажир хоть и не в своем уме, но, видно, при деньгах, нажал на газ.

Мистер Саттертуэйт откинулся на сиденье. В голове его перепутались обрывки каких-то мыслей, забытые сведения из школьной физики, фразы из сегодняшнего разговора с Истни. Резонанс… Периоды собственных колебаний… Если период вынужденных колебаний совпадает с собственным периодом… Что-то насчет подвесного моста, по которому маршируют солдаты, и вызванные их шагами колебания совпадают с колебаниями моста… Истни всем этим занимался. Истни знает. Истни гений.

Концерт Йоашбима должен начаться в 22.45 — то есть сейчас. Но в программе значится сначала «Фауст», а потом уже «Пастушья песня» с мощной трелью в конце рефрена, от которого… От которого что?

Тон, полутон, оберто.[12] У него снова закружилась голова. Он ничего в этом не смыслит — зато смыслит Истни. Господи, только бы успеть!..

Такси остановилось. Мистер Саттертуэйт выскочил из машины и с прытью молодого атлета взлетел по каменной лестнице на третий этаж. Квартира оказалась незаперта, и мистер Саттертуэйт толчком распахнул дверь. Его приветствовал голос великого тенора. Текст мистер Саттертуэйт помнил, он слышал «Пастушью песню» раньше — правда, в более традиционном исполнении.

«Эй, пастух, что конь твой шибко так идет?..»

Значит, успел! Он ворвался в гостиную. Джиллиан сидела в высоком кресле у камина.

«Байра Миша дочку замуж отдает— Я скачу на свадьбу поскорей…»

Кажется, она приняла его за сумасшедшего. Он схватил ее за руку и, крикнув что-то нечленораздельное, вытащил, точнее сказать, выволок ее из квартиры на лестничную площадку.

«Я скачу на свадьбу поскорей,Э-гей!..»

Роскошная верхняя нота прозвучала чисто, сильно, в полный голос — любой исполнитель о таком мог только мечтать. И одновременно с нею раздался еще один звук — нежный звон разбившегося стекла.

В приоткрытую дверь квартиры прошмыгнула бездомная кошка. Джиллиан двинулась было за ней, но мистер Саттертуэйт удержал ее за руку, бормоча при этом что-то не очень вразумительное.

— Нет-нет — это смертельно! Никакого запаха — вы даже ничего не почувствуете. Один вдох — и все кончено… До сих пор точно не изучено, насколько смертоносно его воздействие. Ничего подобного в практике еще не было…