Виктория Борисова - Запретный сад

В маленьком, тесном кабинетике Лиза несмело опустилась на краешек стула. Та женщина что-то говорила, но слова долетали до нее словно сквозь вату, смысла сказанного она совершенно не улавливала и только повторяла одно:

– Где моя мама? Проведите меня к ней, я хочу ее видеть!

И врач опустила глаза:

– Мне жаль, девочка. Очень жаль.

– Что вы хотите сказать? Неужели…

Лиза почувствовала, как в горле встал горячий шершавый комок… Казалось, еще немного – и она задохнется!

– Да, к сожалению… Сердечный приступ, мгновенная смерть. Ничего нельзя было сделать.

Лиза вышла в коридор ошарашенная, опустошенная, совершенно разбитая внезапно свалившимся на нее горем. Странно и даже дико было видеть, что за окном по-прежнему светит солнце, деревья стоят, покрытые свежей, еще не запыленной листвой, ходят по улицам какие-то люди… А мама лежит где-то в морге, накрытая простыней, словно неодушевленный предмет. Как может светить солнце, если ее больше нет? Как они смеют ходить, смеяться, разговаривать?

Потом она шла по улице и плакала. Противный тополиный пух летал вокруг, словно нарочно забиваясь в нос и глаза, прохожие смотрели на нее с явным недоумением, но Лизе было все равно. Она почти ничего не видела и даже не помнила, как добралась до дому в тот проклятый день.

Похороны прошли как будто в тумане. Денег в доме, как назло, почти не было, и Лиза, сгорая от стыда, ходила к соседям, обзванивала немногочисленных маминых подруг… Все они охали, ахали, говорили какие-то жалкие, глупые, ничего не значащие слова. Некоторые совали купюры, другие беспомощно разводили руками – не могу, мол, рада бы помочь, да нечем. Даже Светлана Карловна, узнав о ее несчастье, выписала Лизе квартальную премию в максимальном размере и на свой страх и риск выдала материальную помощь.

На поминки пришли тетя Катя и бывшие мамины сослуживицы. Они зачем-то напекли гору блинов и долго сидели за столом. Сначала чинно говорили о том, какая чудная была женщина Ксения Николаевна («Вечная память, земля пухом!»), потом начали беседовать о своих делах, семьях, детях, о том, какая тяжелая жизнь пошла, цены в магазинах растут чуть не каждый день, в телевизоре один разврат – и куда катится этот мир – непонятно.

Лиза еле дождалась того момента, когда женщины наконец ушли. Когда дверь квартиры захлопнулась за ними, она даже почувствовала некоторое облегчение. По крайней мере, не нужно было ни с кем разговаривать, кивать в ответ на дежурные утешения, даже говорить какие-то глупые, ненужные слова и благодарить за помощь. Лиза вовсе не хотела быть невежливой, но в тот момент ей необходимо было остаться наедине со своим горем, никого не видеть, ничего не слышать, просто уткнуться лицом в подушку и плакать, плакать без конца.

Но все когда-то кончается – кончились и слезы. На третий день Лиза поднялась на ноги, умыла зареванное, распухшее лицо холодной водой и отправилась на работу. Легче ей не стало, скорее наоборот – она чувствовала себя так, будто в душе ее образовалась огромная черная дыра.

И потекли пустые, тоскливые дни… Лиза надеялась, что боль когда-нибудь притупится, стоит лишь пережить первое, самое тяжелое время, но так и не смогла смириться с потерей. Всю жизнь мама была центром ее маленькой вселенной. А теперь мамы вдруг не стало – и Лиза совершенно растерялась. Она оказалась беспомощна перед самыми простыми вещами – не знала, как заполнять квитанции по квартплате, какие продукты купить в магазине, не умела толком почистить картошку или сварить гречневую кашу. Даже сосиски у нее почему-то все время разваривались, а яичница пригорала. Раньше всем этим занималась мама, она пыталась оберегать ее, как только могла, а теперь Лиза оказалась беспомощной, как трехлетний ребенок. По квартире гуляют сквозняки, обои отваливаются, хотя она и старается, как умеет, подклеивать их скотчем, одна ножка у стола совсем расшаталась и держится на честном слове… Вон, даже кран в ванной течет уже полгода!

Но еще хуже было другое. Каждый день, приходя домой с работы, она не знала, чем себя занять, а по ночам все время казалось, что по квартире раздается какое-то шуршание, шарканье тапочек, шум льющейся из крана воды… Пару раз она даже вскакивала с постели и кидалась на кухню в безумной надежде – а вдруг? Вдруг мама жива и все это – белый больничный коридор и солнце за окном, такое нелепое и несвоевременное, и тополиный пух, летающий повсюду, от которого першит в горле и хочется чихать, а из глаз текут слезы, и любимое лицо в гробу среди цветов – только приснилось ей?

Иногда, если тоска становилась совсем уж невыносимой, Лиза даже злилась на маму. Как она могла уйти, оставив ее одну? Ведь она знала, знала прекрасно, что, кроме нее, Лиза больше никому на свете не нужна! Очень хотелось увидеть ее хотя бы во сне, чтобы поговорить, спросить, как жить дальше, дождаться хоть какой-нибудь помощи и поддержки… Ведь они даже попрощаться не успели!

Но чуда не случилось. Там, возле маминой могилы, она вовсе не чувствовала себя ближе к ней и родное теплое дыхание не касалось щеки, как было всю ее жизнь. В мире без мамы стало пусто и холодно, везде – в том числе и на кладбище, рядом с ее могилой.

Только сейчас, через полтора года, она поняла окончательно и бесповоротно, что мамы там нет, так же как ее нет нигде в мире.

Лиза запрещала себе думать об этом, усилием воли отгоняя дурные предчувствия, не задумывалась над своей будущей судьбой и не строила планов. Но сейчас – словно плотину прорвало, и холодный мутный поток страха захлестнул ее с головой.

В самом деле, если смотреть на вещи трезво, перспектив у нее почти никаких. Мало того что она совершенно одинока, беспомощна и плохо приспособлена к жизни, мало того что ее зарплаты хватает только на самое необходимое (и то не всегда, часто к концу месяца ей приходится сидеть на одной овсянке!), но ведь еще и здоровья нет… Ко всем болячкам добавилась еще и аллергия, и теперь каждую весну, как только сходит снег, Лиза начинает отчаянно чихать и кашлять, глаза краснеют и воспаляются, слезы текут ручьем, и, пока не кончится проклятая пора цветения, она старается лишний раз не выходить на улицу.

И это еще можно пережить… Гораздо хуже то, что зрение все продолжает ухудшаться. И если так пойдет и дальше, то она может и вовсе ослепнуть! А что потом – и подумать страшно. Одна дорога – в инвалидный дом… Нет, уж лучше не жить вовсе!

Ей стало так жалко себя, что она чуть не заплакала. Она вспомнила, как рыдала когда-то над фильмом «Танцующая в темноте». Здоровому, нормальному человеку не понять, как это страшно, когда медленно слепнешь и с каждым днем мир как будто уходит все дальше и дальше от тебя, погружаясь в туман. Маленькая храбрая героиня, сыгранная певицей Бьёрк, тронула ее сердце… Она сама чувствовала себя примерно так же, только у нее не было сына, ради которого стоило бы бороться и страдать (может, это и к лучшему!), не было друзей, готовых бороться за нее… Да и врагов, впрочем, тоже не было.