Гай Смит - Кукла маниту

Почти десять лет Шэфер прожил в этом искусственном, своими руками созданном мирке, ненавидя каждую его пядь, но не покидая из любви к деньгам. Неоднократно давал он себе клятву уйти на покой, но снова приближался сезон, обещая небывалую прибыль, и Шэферу не удавалось устоять перед соблазном. Шэфер высок и тощ; по его лицу трудно судить о национальной принадлежности, тем более, что будто специально для ее сокрытия он отпустил длинную неухоженную бороду. Обилие морщин на лбу свидетельствует о том, что ему не меньше шестидесяти лет. Он замкнут и говорит только при необходимости — гортанно, с акцентом, похожим на восточноевропейский, — болтая потухшим окурком сигары, прилипшим к нижней губе. Его руки похожи на когтистые лапы хищной птицы, — пальцы с черными обломанными ногтями почти всегда скрючены. Ходит он вразвалку, шаркая ветхими, чудом удерживающимися на ногах комнатными шлепанцами.

Джекоба Шэфера почти в любое время можно найти в его доме-фургоне за Детским Замком — огромным плоским сооружением из надувной резины, колышущимся, как студень на блюде. На эту штуковину дети прыгают с трамплина.

Обычно в первый вечер сезона он совершает инспекционный обход своих владений. Смотрит, кивает. Иногда слова одобрения или неодобрения (чего именно — всегда остается загадкой для тех, кому они адресованы) срываются с его уст и утрачивают всякую внятность, пока просачиваются через замусоленный окурок. Но он ни во что не вмешивается, поскольку все, что происходит на его территории, приносит доход, а деньги для Шэфера — самое главное.

Только в одном месте он может задержаться перед возвращением в свой дом-фургон. В этом маленьком разноцветном шатре, горделиво стоящем посреди ярмарки, всегда опрятно и уютно. Впрочем, трудно привести в беспорядок столь скудную обстановку: стол на козлах, два стула и коллекцию резных раскрашенных фигурок из дерева. Фигурки стоят ровными рядами, и если вы войдете в шатер, вам захочется взять какую-нибудь в руки и рассмотреть поближе. Но стоит протянуть к ним руку, как вы услышите возглас: «Пожалуйста, не трогайте!» И подчинитесь, поскольку вряд ли сможете без робости смотреть на обитательницу шатра.

Рассуждая логически, для этого чувства нет никакой причины, но почему-то при виде загадочной женщины, закутанной в широкие одеяла ручной вязки, дети прячутся за спины родителей.

Как правило, гадалки — это пожилые женщины, цыганки, идущие на всевозможные уловки ради поддержания своей репутации. Предсказания их всегда двусмысленны, и вы уходите от них, услышав только то, что хотели бы услышать, и подозревая, что напрасно отдали деньги. Но Джейн совсем не такая. Никто (кроме, быть может, Шэфера) не знает, настоящее ли это имя. Она не очень похожа на цыганку — ее кожа слишком темна, черты лица выдают дикарское происхождение; едва ли она родилась на одной из сельских улиц Британии. При виде гнева, вспыхивающего в ее глазах, вам почудится топот копыт боевых коней и душераздирающие вопли раскрашенных воинов. Но не зайти к ней вы не сможете, если заметите слова над пологом шатра: «ИНДИАНКА ДЖЕЙН, ПРЕДСКАЗАТЕЛЬНИЦА СУДЬБЫ», — слова, сулящие прикосновение к тайнам индейских племен, к искусству, унаследованному от древних колдунов, непревзойденных мастеров своего дела.

Тело гадалки, скрытое каскадом одеял, юное и красивое, и поговаривают, что именно по этой причине Шэфер так часто наведывается к ней. Впрочем, это предположение слишком нелепо и грязно, чтобы относиться к нему всерьез. Просто оба они одиноки, а после закрытия ярмарки становятся настоящими отшельниками, и им, наверное, хочется с кем-нибудь поговорить. Так ли это — никто не знает, да и не пытается узнать. Кто-то из ярмарочной обслуги прозвал Джейн Кассандрой, и однажды эта кличка достигла ушей Шэфера. С тех пор ее произносят только шепотом.

Задолго до официального открытия ярмарки Джейн сидела здесь в своем шатре, вырезая по дереву ножом с костяной рукояткой. Она работала сноровисто и быстро, словно от того, сколько фигурок или талисманов она изготовит, зависит ее заработок. Правда, за фунт она охотно уступит вам вещицу, над которой трудилась весь день (а может, и дольше — никто ведь не знает, когда она садится за работу, а когда встает). И хотя на рабочем столе никогда не лежит больше одной поделки, Джейн расстается с ними без сожаления, будто штампует их на конвейере, — расстается, пряча деньги под широкими складками пестрого одеяния, улыбаясь и тихо говоря покупателю: «Носите ее с собой, она защитит вас от злых духов».

Жизнь ярмарки разбита на недельные и двухнедельные циклы. Сегодня столпотворение посетителей, завтра — уезжающая вдаль вереница обшарпанных грузовиков. И новая сцена с прежними декорациями — сооружениями из досок и фанеры, собирающими вокруг себя людей со всей округи. Но молодую индианку все это как будто не касается. Она целыми днями режет по дереву и рассказывает посетителям своего шатра о том, что с ними приключится. Правда, дурного пророчества вы от нее не дождетесь — этого не хочет Шэфер. Бывает, она улыбается, но зачастую это не более чем шевеление губ; глаза остаются холодными. А вам от такой улыбки становится не по себе. Этот день выдался на редкость жарким и сутолочным. Джейн трудилась как обычно — не покладая рук. Наверное, она даже не знала, что сегодня первый день нерабочей недели.

В воскресенье, сразу после полудня, к ярмарке поодиночке и мелкими группами начали съезжаться мотоциклисты, пытаясь проникнуть к аттракционам мимо легковушек и автобусов, запрудивших добрую милю дороги. Поначалу никто не обращал на них внимания — на дорогах всегда много мотоциклистов, к тому же сегодня выходной, и, возможно, где-то неподалеку проходят гонки. Однако, приглядевшись к этим парням, вы бы заподозрили, что они приехали сюда с какой-то определенной целью. Они собирались в кучки на Променаде, загораживая дорогу автомобилям и пешеходам, с высокомерно-неприступным видом пробирались через толпу, грубо отпихивая зазевавшихся прохожих со своего пути. Впрочем, общественного спокойствия они не нарушали, во всяком случае, не настолько, чтобы требовалось вмешательство немногочисленных полицейских. Пока они только недобро косились по сторонам и помалкивали. Ждали.

К вечеру трескотня мотоциклов обещала заглушить ярмарочный гул; с каждым часом все ярче проявлялась враждебность двух группировок рокеров. Синоптики обещали переменчивую погоду до вторника, но пока их предсказание не сбывалось. Словно предчувствуя беду, солнце спешило укрыться за холмами.

Драка — а последние часы чудом прошли без конфликтов — началась в сумерках. Для большинства курортников все рокеры были на одно лицо, только рассмотрев пришельцев поближе, можно было распознать две враждующие группировки. Черепа и скрещенные кости на обоих рукавах отличали братьев ист-лондонского ордена — они большей частью стояли на удаленной от моря стороне Променада, некоторые бродили по ярмарке. Гладиаторы, с одной-единственной «мертвой головой» на спине, приехали первыми, но через час оказались в меньшинстве, и поневоле сбились в безликую толпу. «Крутые» Ангелы Ада считали их «чайниками», жалкими подражателями, и намеревались разделаться с ними, а после заняться жителями и гостями городка. И ярмаркой.