Джон Соул - Присутствие

Когда Майклу было шесть лет, Том Сандквист погиб.

В Африке, чудесным летним утром, десять лет назад. Да, прошло уже десять лет, но это зрелище стоит у нее перед глазами так ясно, словно было вчера. Том улетал в Найроби, чтобы оттуда отправиться в Амстердам, где должен был прочесть доклад о раскопках, которыми они оба занимались пять последних лет. Катарине в отсутствие Тома предстояло руководить работами, а Майклу – беззаботно играть с друзьями, местными ребятишками. Они с Майклом стояли, держась за руки, а одномоторная «Сессна» Тома разбежалась по укатанной взлетной полосе и поднялась в утреннее небо. Обычно пилот делал над их головами прощальный круг, но сегодня ему вздумалось покрасоваться.

Катарина и Майкл смотрели – она с нарастающим предчувствием, он все с большим возбуждением – как пилот заставил самолетик проделать целую серию петель и зигзагов, затем послал его резко вверх, пока тот не встал вертикально, потом задрал хвост и, убыстряясь, ринулся носом вниз.

Это был один из его пунктиков, он устраивал такие представления и раньше, чем неизменно приводил Катарину в ужас. В самый последний момент выходил из пике, прощально покачивал крыльями и исчезал в направлении Найроби, летя так низко, что стада диких животных в панике разбегались.

Но в это утро на их глазах самолет врезался носом в землю и мгновенно взорвался, превратившись в огненный шар.

В тот же день они с Майклом уехали с раскопок и больше никогда туда не вернулись.

Через год у Майкла началась астма, спровоцированная, по мнению Катарины, тем, что он видел гибель отца. После смерти Тома Катарина полностью посвятила себя здоровью сына и работе. Но в последнее время, особенно сейчас, когда Майкл, кажется, успешно освобождался от мучительных приступов болезни, она стала задумываться, не превратилась ли сама в одно из тех ископаемых, на изучение которых потратила столько времени.

И тут на прошлой неделе пришло это письмо Силвера с фотографиями. Раскопки, писал он, ведутся на склоне вулкана Халеакала, на острове Мауи. Последние пять лет он работает на Гавайях, изучая эволюцию полинезийской архитектуры в процессе ее перемещения с юга Тихоокеанского региона на Гавайские острова. Но место, изображенное на фотографии, писал он, даже отдаленно не напоминает ничего виденного им на Гавайях. В его бюджете предусмотрены деньги для консультанта – может быть, Катарина заинтересуется?

И вот теперь она то и дело возвращается к этим фотографиям, рассматривая древние, обнаруженные в непроходимых зарослях, руины.

Она перерыла всю музейную библиотеку, сравнивая присланные фотографии с имеющимися изображениями древних гавайских сооружений.

Никакого сходства.

Однако единственный способ достоверно ознакомиться с объектом – увидеть его воочию.

И сейчас, отложив в сторону грязно-серую ископаемую кость и фотографии столь же унылого раскопа, откуда ее достали, Катарина снова взялась за снимки с Мауи.

Хотя сами руины представляли собой не более как разбросанные там и сям, грубо обработанные камни, антураж вокруг был самый роскошный – гигантские деревья, обильно цветущие кусты и ползучие лианы, и на нескольких фотографиях сквозь заросли сияли бирюзовые воды Тихого океана, тогда как на других ниспадали в хрустальные озерца водопады и все это было неземной красоты – воплощенный образчик голливудской декорации для съемок Эдема.

Уж не нарочно ли Роб прислал ей эти соблазнительные картинки?

Но что это она размечталась о тропических цветах и пассатах? Раскопки – они и только они имеют какое-либо значение!

Впрочем, оглядев свою лишенную окон, тесную рабочую комнатенку, вспомнив, какая мерзкая стоит погода на улице, она поняла, почему восхитительное местоположение раскопа Роба Силвера привлекает ее ничуть не меньше, чем сделанная им находка.

Она снова взялась за письмо.

Тридцать тысяч долларов.

Роб Силвер предлагал ей тридцать тысяч долларов за то, чтобы в течение трех месяцев она работала с ним на Мауи.

Плюс подъемные.

Кстати вспомнился вызов к директору музея на прошлой неделе. Бюджет на ее исследования, сообщил он, предполагалось урезать на тридцать процентов.

Грант Национального научного фонда – деньги, на которые она рассчитывала, чтобы провести летние полевые работы – оказался «утвержден, но не профинансирован».

Итак, если отбросить в сторону предложение Роба, вот что ей предстояло: никаких полевых работ и мизерный, все равно что несуществующий бюджет.

Сложность заключалась в том, что Роб ждал ее к первому числу – дольше откладывать работу он не мог. Из чего следовало, что Майкла придется сорвать и из школы, и из легкоатлетической команды, к которой в последнее время он так прикипел сердцем, а это, опасалась она, сыну вряд ли понравится. Что ж, может быть, когда он узнает, куда они направляются, возражения испарятся.

Она сняла телефонную трубку и позвонила директору.

– Я хочу взять отпуск, – сказала она. – На три месяца. – Помедлила и добавила: – Без содержания, разумеется.

А через пять минут, положив трубку, покачала головой, спросив себя, удастся ли ей с той же легкостью уговорить Майкла.

Придя же с работы домой и увидев на руке сына порез, а под левым его глазом – уродливый багровый синяк, Катарина отбросила последние сомнения. Три месяца вдали от Нью-Йорка – это как раз то, что им обоим нужно.

Глава 2

Педро Сантьяго раскрыл глаза, едва только 747-й сбавил высоту, начиная снижение к Гонолулу. Он не собирался спать в полете; с того момента, как тот тип в Майями передал ему запертый кейс для косметики от Луи Виттона, он намеревался бодрствовать весь полет на Гавайи. Да нет, он, в сущности, и не спал, успокаивал он себя. В самом деле. Глаза, возможно, были закрыты, и сознание соскользнуло в то самое состояние релаксации, что освежает так же, как сон, но он полностью владел ситуацией.

Он слышал, как женщина через проход заказывала себе третий, потом четвертый, и несколько минут назад – пятый бокал «майтай».

Он слышал, как храпел мужчина в переднем ряду.

Его ноги лежали на кейсе, поставленном под кресло храпящего. Тот и не знал, что стережет кейс спереди, как сам Педро охранял его с тыла.

Он купил два билета первого класса. Во-первых, он не выносил пустых бесед с незнакомцами во время полета, но что еще важней – пустое кресло рядом действовало как дополнительный буфер в тщательно продуманной, неприметной системе безопасности.

Сосед (или соседка – напомнил себе Педро), – конечно, при том условии, что окажется выдающегося ума, – сумел бы заболтать его до такой потери бдительности, что...