Анна Малышева - Конкистадоры

Самой волнующей новостью оказалось то, что из Германии приехал наконец муж Каталины. Правда, добираться домой ему пришлось из той Германии, из которой он только и мог вернуться, начиная с той ночи, как его убили. На это понадобилось почти двадцать лет, так как Германия мертвых оказалась гораздо обширней. Он очень устал, ослаб, ненадолго лег в больницу, чтобы подлечиться, и все равно заходил иногда домой, даже выкрасил все веранды во внутренних двориках в синий цвет. Но чаще, чем дома, муж Каталины бывал в гостях у своего друга, Филиппа Кастеллано, который по-прежнему жил через два дома от них, во флигеле, окруженном трепещущими тополями, уже начинавшими сбрасывать листву в преддверии близкой зимы.

9

Из-за визитов призрачной родни, все более частых, и вернувшихся вместе с бывшими членами семьи хлопот Каталина почти забыла о Берналь, которая одна из всех не требовала у нее внимания. Девушка училась в техникуме, на последнем курсе, после занятий работала и, возвращаясь поздно вечером домой, сразу ложилась спать. Рано узнав нужду и заботы, она сделалась хмурой и нелюдимой, перестала разговаривать с бабушкой, от усталости даже не замечала призраков, которые теперь дневали и ночевали в доме, и жила, казалось, какой-то своей, трудной и не очень счастливой жизнью. Как-то Каталина столкнулась с внучкой ранним утром, в конце октября, когда в доме все еще спали. Каталина, по обыкновению, поднялась первой, чтобы приготовить завтрак. В столовой мерцал смутный розоватый свет, из приоткрытых дверей спален несло кисловатым сонным теплом, и все окна изнутри запотели. Но на кухне оказалось холодно и свежо. У плиты стояла Берналь и варила себе кофе. Она была в невообразимо старомодном, тяжелом, закрытом до подбородка и запястий черном платье, бесследно поглотившем ее юную грудь и мальчишескую линию бедер. В ее прозрачных, давно уже освободившихся от сонного отроческого выражения глазах Каталина увидела то, чего никогда раньше не замечала, – тяжелый груз тревог и страстей.

В то утро Каталина ни о чем ее не спросила и только в начале зимы вспомнила, что не встречала внучку вот уже целый месяц. С помощью Франсиско-младшего она взломала дверь ее комнаты и, пока тот бегал к отцу в типографию – позвонить врачу, Каталина, задыхаясь от смрада, повернувшись спиной к постели, торопливо листала у открытого окна дневник девушки. В нем велся точный счет розовым пятнам на груди Берналь и надеждам на их исчезновение, и ночам, когда она до рассвета лежала без сна в своей холодной спальне, оцепенев от ужаса и тоски. С самой весны она скрывала расползавшиеся по всему телу зудящие, мокнущие язвы, нося все более плотные и закрытые платья, сродни тем дублетам, в которых конкистадоры пересекли Восточное море. Лежа в предутренней тьме с круглым зеркальцем в потной руке, она замирала, слушая далекий свист поездов на товарной станции и крик лягушек на болотах, и биение собственного сердца, такого близкого за тонкими ребрами.

Врач пришел быстро и был Каталине знаком – он умер десять лет назад, и она даже присутствовала на похоронах. Каталина помогла ему перевернуть внучку, сама расстегнула прилипшее к ее груди платье и воочию увидела завоевания испанской парши, изъевшей светлое полудетское тело, – парши, которую конкистадоры привезли своим женам и сестрам вместе с низкопробным золотом, найденным в покинутых индейских городах. Эту болезнь первые поколения заразившихся почитали Божьей карой или языческим проклятием. Но чем бы она ни была, парша, некогда жестоко опустошившая четверть Европы, так и не оставила в покое более цивилизованных потомков конкистадоров, бродя где-то глубоко в их крови, чтобы спустя десятилетия и столетия вновь нападать, слепо поражая как грешных, так и невинных. Каталина не спрашивала врача о причине смерти. Бегло просмотрев дневник, она и сама ее знала. Берналь убила вовсе не болезнь, с которой она могла бы жить многие годы, как жили ее давние предки в ту пору, когда сифилис еще не лечили. Она не покончила с собой, как не покончил с собой ни один ее богобоязненный предок, чья кровь текла в ее венах. Девушка уморила себя голодом, умерла от стыда и страха перед больницей, перед бабушкой, перед собственным телом, и тем самым избежала унизительных расспросов, тягостных подозрений и бесконечных процедур. Каталина не могла не признать, что для болезненно гордой Берналь это был самый лучший выход.

10

Муж навестил Каталину перед Рождеством. К тому времени призрачные гости уже никогда не покидали ее дома, совершенно освоившись в своих прежних комнатах. Целыми днями Каталина бродила по спальням, вытирая пыль и перестилая белье, сгоняя домочадцев с насиженных мест и довольно отчетливо ворча. Ей уступали дорогу без возражений и предлагали помочь, но Каталина отказывалась, из последних сил пытаясь везде успеть. Ее приводило в отчаяние то, что призраки, как оказалось, едят не меньше живых людей и точно так же рвут и пачкают вещи. Как-то утром она повела в сад жену Франсиско-старшего, чтобы показать той, как следует укрывать на зиму такие нежные цветы, как розы, если она и вправду хочет вырастить их на новом месте. Однако, оказавшись во дворе, Каталина обнаружила, что похвалиться ей нечем – розарий давно погиб от поздних весенних заморозков, о чем она начисто забыла. Каталина скорбно рассматривала торчавшие из-под тонкой снежной пелены почерневшие стебли, проклиная свою сдающую память, и внезапно услышала с веранды голос мужа.

Они встретились впервые, до сих пор он один из всей родни отчего-то ее избегал. Супруги устроились в столовой, Микаэла принесла кофе. Каталина расспрашивала мужа о войне, но он помнил лишь чью-то тень в лунном квадрате на полу в ту ледяную майскую ночь за два дня до победы, а потом – долгую дорогу домой через яблоневые сады Германии всех времен года. Каталина пробовала пожаловаться на то, как трудно ей стало управляться в одиночку с таким многолюдным домом, но заметила, что ее слова не вызывают в муже сочувствия. Он пожал плечами и закурил. Микаэла, накрывавшая на стол, выразительно вздохнула. После смерти она стала заметно меньше бояться свекрови.

С того дня Каталина, дав волю возмущению, перестала вытирать в комнатах пыль. Мебель оставалась чистой. Присмотревшись, она заметила, что пыль вытирает Микаэла. Воду, за которой Каталина другой день собиралась к колодцу, она находила уже налитой в умывальники, как делал и при жизни Франсиско-младший. На кухне ее опережали Изабелла-Клара-Эухения и приехавшая погостить Александра. Покупки на рынке делала все та же Микаэла. Деньги в семью, как и встарь, приносили ее сыновья, Франсиско-старший и Хорхе. Каталине было совершенно нечего делать, словно брату Хорхе, иссохшему бессмысленному истукану, сидевшему в дальней пустой комнате, о котором она не знала даже, жив он или давно мертв.