Стивен Кинг - Растение
– Угумс! – сказал он, снова сияя своей непристойной ухмылкой. – А если вам нужен номерок телефона моего кузена Эдди…
Но к тому времени я уже был в вестибюле. Всегда облегчение, когда удается отделаться от Ридли. Надо полагать, ужасно говорить такие вещи, но мне хочется, чтобы Роджер уволил его – глядя на эту широкую ухмылку, состоящую из клавиш пианино, я удивлюсь, если Ридли не заключил договор, по которому обязан пить кровь белого человека до второго пришествия. Вместе со своим кузеном Эдди, конечно.
Ладно, забудь об этом – я стучал по клавишам печатной машинки полтора часа, и все это начинает выглядеть как повесть. Итак… Акт III, сцена II.
Я прибыл в полицейское управление поздно и снова насквозь промокшим – такси не было, а дождь превратился в сильный ливень. Только январский дождь в Нью-Йорк Сити может быть таким холодным (Калифорния с каждым днем выглядит для меня все лучше и лучше, Рут! ).
Тиндейл взглянул на меня, выдавил слабую улыбку без намека на юмор и сказал:
– В Цертрал Фоллз только что отпустили вашего автора. Что, такси не было, а? Их никогда нет во время дождя.
– Они отпустили Детвейлера? – спросил я с недоверием. – И он не наш автор. Такие нам не нужны.
– В общем, кем бы он ни был, все оказалось не более чем бурей в стакане воды, – сказал он, протягивая мне чашку кофе, которая могла оказаться самой мерзкой чашкой кофе в моей жизни.
Он завел меня в свободный офис, что было милосердно с его стороны – чувство, что люди в помещении украдкой поглядывали на преждевременно лысеющего редактора в глупом твидовом костюме, было отчасти параноидальным, но, в тоже время, очень сильным.
Через сорок пять минут после того, как прибыли фотографии и примерно через пятьдесят минут после того, как прибыл Детвейлер (без наручников, но ведомый двумя крепкими мужиками в синих костюмах), чтобы еще больше удлинить и так длинную историю, прибыл человек в штатском, наблюдавший за «Домом цветов» после моего первого звонка.
Они оставили Детвейлера одного в маленькой комнате для допросов, чтобы, как сказал мне Тиндейл, сломить его, заставить его думать о неприятных вещах. Человек в штатском, который ранее проверял факт присутствия Детвейлера в «Доме цветов», рассматривал «Фотографии жертвоприношения», когда шериф Иверсон вышел из своего офиса и направился в комнату для допросов, где находился Детвейлер.
– Иисус, – сказал человек в штатском Иверсону. – Они выглядят почти как настоящие, правда?
Иверсон остановился.
– У тебя есть причины полагать, что это не так? – спросил он.
– Ну, когда утром я зашел в этот цветочный магазин, чтобы проверить там Детвейлера, этот чувак, которому тут устроили хирургию сердца, сидел за прилавком, раскладывая пасьянс и глядя «Надежду Райана» по ТВ.
– Ты в этом уверен? – спросил Иверсон.
Человек в штатском вытащил первую из «Фотографий жертвоприношения», где отчетливо было видно лицо «жертвы».
– Без сомнения, – сказал он. – Это он.
– Так почему же ты, ради Бога, не сказал, что он был там? – спросил Иверсон, начиная прокручивать в голове вид Детвейлера, выдвигающего обвинения в ложном и злонамеренном аресте.
– Потому что никто не спрашивал меня об этом парне, – достаточно разумно ответил детектив. – Предполагалось, что я проверю Детвейлера, что я и сделал. Если бы кто-нибудь попросил меня проверить этого парня, я бы проверил. Никто не попросил. До встречи. – И он ушел, предоставив Иверсону разбираться во всем самому. Вот так все и было.
Я посмотрел на Тиндейла.
Тиндейл посмотрел на меня.
Через пару минут он смягчился.
– В общем, как бы там ни было, мистер Кентон, некоторые фотографии выглядят настоящими… настоящими, как ад. Но в некоторых фильмах ужасов с помощью спецэффектов добиваются того же. Есть один парень, Том Савини, он делает такие спецэффекты…
– Они отпустили его, – ужас всплывал внутри моей головы, подобно одной из тех русских подводных лодок, которых шведы так и не смогли поймать.
– В общем, как бы там ни было, Ваша задница закрыта тремя парами трусов и четырьмя парами штанов, две из которых бронированы, – сказал Тиндейл, и затем добавил с рассудительностью, присущей Александру Хейгиэну. – Я говорю это с юридической точки зрения, Вы понимаете. Вы поступили добросовестно, как гражданин. Если парень представит доказательства злого умысла с Вашей стороны, тогда… но, черт возьми, Вы его даже не знали.
Подводная лодка поднялась немного повыше. Потому что я почувствовал, что начинаю узнавать его, Рут, и мои чувства в отношении Детвейлера ни тогда, ни сейчас нельзя охарактеризовать как чувство радости и чувство безопасность.
– Кроме того, на информанта никогда не подадут в суд за ложный арест – это сделал коп, который прибыл за ним и зачитал ему его права, а затем привез его в центр города в машине без ручек на задних дверях.
Информант. Вот источник моего ужаса. Подводная лодка была наверху, плавая на поверхности как мертвая рыба при свете луны. Информант. Я не узнал о Карлосе Детвейлере от телепатической бегонии… но он что-то знал обо мне. Не то, что я глава литературного общества университета Браун, или что я преждевременно облысел, или что я собираюсь жениться на прелестной мисс из Пасадены по имени Рут Танака… ничего из этого (и только не мой домашний адрес, Господи, пожалуйста, только не мой домашний адрес), но он знал, что я тот редактор, из-за которого его арестовали за убийство, которого он не совершал.
– А Вы не знаете, – спросил я его. – Упоминал ли Иверсон или кто-нибудь еще из полицейского отделения Централ Фоллз мое имя?
Тиндейл прикурил сигарету.
– Нет, – сказал он. – Я уверен, что никто.
– Почему?
– Это было бы непрофессионально. Когда работаешь над делом – даже над таким, которое закончилось так быстро – каждое имя, которое подозреваемый не знает или может не знать, становится покерной фишкой.
Облегчение, которое я испытал, было временным.
Но парень должен быть очень тупым, если не знает его. Если конечно он не отправил фотографии каждому издателю в Нью-Йорке. Как Вы думаете, мог он так поступить?
– Нет, – мрачно произнес я. – До этого ни один издатель в Нью-Йорке не ответил на его письмо.
– Ясно.
Тиндейл встал, убирая пенопластовые кофейные чашки, давая понять, что вечеринка окончена.
– Еще один вопрос и отвяжусь от Вас, – сказал я. – Остальные фотографии были очевидными подделками. Как могли они выглядеть столь плохо, когда эти выглядят так чертовки хорошо?
– Вполне возможно, Детвейлер сам сделал фотографии спиритического сеанса, а кто-то другой – скажем, ответ Централ Фоллз Тому Савини – сделал фотографии жертвоприношения. А может быть и так, что Детвейлер все сделал сам и нарочно испортил некоторые фотографии, чтобы Вы восприняли остальные более серьезно.
– И зачем ему это?
– Возможно, чтобы заставить Вас понервничать, что Вы и сделали. А может так он развлекается.
– Но ведь из-за этого его арестовали!
Он посмотрел на меня с жалостью.
– Допустим, мистер Кентон, что в баре сидит парень, у которого есть эти шутихи для сигарет. И вот он, шутки ради, засовывает в одну из сигарет своего приятеля такую шутиху, пока тот в сортире или выбирает музыку в автомате. В это время ему кажется это самой забавной идеей в мире, не смотря на то, что чувство юмора его приятеля появляется только тогда, когда шутиха взрывается в чужой сигарете, и парень должен знать это. В общем, приятель возвращается и очень скоро берет «заряженную» сигарету. Делает две затяжки и БА-БАХ! По всему лицу табак, на пальцах следы от пороха, и еще он пролил пиво себе на колени. А его приятель – его бывший приятель – сидит на соседнем стуле и истерично ржет. Представили себе все это?
– Да, – неохотно сказал я, потому что представил.
А этот парень, «заряжающий» сигарету, не полный идиот, хотя я должен сказать, что, по моему мнению, у парня, считающего такое забавным, совсем плохо с чувством юмора. Но даже если его чувство юмора пробуждается только тогда, когда другой пугается до усрачки и проливает себе на яйца пиво, можно предположить, что не будь он полным идиотом, он был бы заинтересован в том, чтобы держать язык за зубами и не болтать об этом. Но он болтает. Постоянно болтает, мать его. А теперь, будучи литератором… – (Очевидно, он не слышал о таких произведениях, как «Порежь меня, моя дорогая», «Муравьи из ада» и еще не вышедших «Мухах из ада», Рут). -… скажите мне, почему он продолжает ржать, подтверждая тем самым, что это он засунул шутиху в сигарету?
– Потому что у него нет чувства будущности, – мрачно произнес я, и впервые, Рут, я почувствовал, что действительно вижу Карлоса Детвейлера.
– Хм. Я не знаю этого слова.
– Он не знает… не способен предвидеть последствий.
– Ага, вы литератор, все верно. Я бы и за тысячу лет не сказал бы так же хорошо.
– И это ответ на мой вопрос?
