Наталья Лебедева - Крысиная башня

— Нет, — Соколов покачал головой, — кукла ни при чем. Где она у вас сидела? Здесь?

Он подошел к зеркалу и усадил принца на место, придав ему в точности такую же позу, в которой кукла сидела прежде.

— Кукла ни при чем. Если где-то в этой квартире и живет призрак вашего мужа, то это место — в вашем сердце.

Он осторожно дотронулся ладонью до груди Оксаны, и она положила сверху свою руку, будто хотела задержать снимающее боль прикосновение.

— Боль вашей утраты так велика, что вы сами себя наказываете. Именно вы вызываете все эти бури вокруг себя.

— Но кукла, шаги, голоса…

— Любому явлению человек должен найти подобающее объяснение. Если точного знания нет, мы начинаем опираться на свои представления о жизни. Кукла показалась вам подходящим объектом, и вы начали проецировать свою энергию на нее.

— Так, выходит, я сама…

— Только не спешите себя винить. Не каждый человек способен справиться с горем в одиночку, а вы остались совсем одна. Теперь боль уйдет, поверьте мне, я помогу. Чувствуете, как она исчезает? Вот сейчас станет совсем легко. Ну?

Женщина стояла, не шевелясь, ее глаза были закрыты, из-под закрытых век текли слезы. Потом она справилась с собой, кивнула и опустила руку. Соколов тут же отнял пальцы от ее груди.

— Ну вот и хорошо. Теперь ваша жизнь пойдет совсем по-другому. А куклу берегите, это очень красивая кукла. Тем более — подарок близкого человека.

— Так почему ты это смотришь? — спросил Кирилл, подходя к стойке.

— По-прежнему не твое дело, — ответила Полина.

— Ну и ладно, — он пожал плечами. — Только я вчера все равно проводил тебя до дома, хоть ты этого и не видела.

— Дурак, — ответила она.

Именно история с куклой все перевернула. Мельник заглянул в голову Насти, но сразу понял, что не увидит там верных ответов. Она не знала, что происходит в той квартире, она располагала только историями, которые написали для медиумов редакторы. Тогда Мельник решил покопаться в голове у хозяйки куклы. Он опасался, что снова наткнется на плотную завесу тумана, но тумана не было, и Мельник задался вопросом, почему его соперник, кем бы он ни был, сначала сопротивлялся тому, чтобы Мельник давал верные ответы, а теперь отступился от своей цели.

Голоса в его голове заволновались и загудели, когда он потянулся к Оксане, они приветствовали ее и звали присоединиться к себе. Мельник едва не оглох. Полный отчаяния голос женщины был так громок, что от него мучительно захотелось избавиться. Он эхом отозвался в теле Мельника, будто его черное пальто было стенами башни, внутри которой царила пустота. Захлопала, едва не сорвавшись с петель, ставня где-то внизу. Завыл ветер в заснеженных полях. Впервые, не заходя в «Мельницу», Мельник почувствовал себя перенесшимся в тот мир, где царил холодный телевизионный снег и где жила в заточении его ярость.

Крыса проснулась, метнулась из угла в угол. Серебристая шерсть блеснула в свете луны, острые коготки царапнули Мельнику сердце. Голоса завывали, смешиваясь с холодным стоном метели. Мельник почувствовал ярость.

Оксана жалела себя. Жалость разрослась до таких пределов, что превратилась во всепожирающее существо, которое начало управлять ее жизнью. Зародилось это существо в тот момент, когда у Оксаны умер муж. Она так долго горевала, что совсем перестала заниматься сыном и безвозвратно упустила своего избалованного нежного ребенка. После гибели сына страдание усилилось. Она стала чувствовать себя жалкой, к ней потянулись жестокие, жаждущие самоутверждения мужчины, которые уходили, взяв все, что им было нужно. Помочь ей было невозможно, и это злило Мельника больше всего. Серебристая крыса метнулась из угла в угол, мелькнул на фоне каменной стены яркий розовый хвост.

После съемок Мельнику стало особенно холодно. Но в этот раз кроме холода Мельник чувствовал в себе что-то еще — уверенность и силу, которых не было раньше. И держать сердце Саши ему стало легче.

Айсылу ждала его возле дома, в котором снимали программу. Она взялась ухаживать за ним, как за сыном, и отговорить ее было невозможно. Она говорила:

— Что ты, улым? Почему мне тебе не помогать? Не для тебя делаю — для себя. Так мне спокойнее.

Они шли к метро, Айсылу тихо рассказывала:

— Иринку ждать не будем сегодня. Не придет Иринка. Встреча у нее. Сама мне сказала. Молодая девочка, пусть сходит. Семью ведь надо. Деток.

Что-то встревожило Мельника в словах Айсылу. Он слышал тихий голос Иринки с мягким южным акцентом, видел блеск ее огромных глаз, и в животе его возникло ощущение, будто кто-то провел медиатором по туго натянутым струнам. Крыса в башне высунулась из темного угла и принюхалась, суетливо водя подвижным носом.

— Что, улым? — спросила чуткая Айсылу.

— Пока не знаю, — ответил Мельник, и она замолчала, понимая, что дело серьезное и нужно помолчать.

Они сели на скамейку в пяти минутах ходьбы от метро. Если еще недавно Мельнику нужно было точно знать, где находится человек, чтобы влезть к нему в голову, то теперь вдруг оказалось, что он может коснуться Иринки, просто подумав о ней.

— Станция «Фили», — сказал он Айсылу, — она сейчас выходит на станции «Фили».

Они поднялись со скамейки и молча дошли до станции метро. Вышли на «Филях», и Мельник начал кружить по району, отыскивая дома, образ которых остался в памяти Иринки. Когда они прибыли на место, вокруг было уже темно. В квартирах зажигались огни.

Иринка была в маленькой неопрятной комнате на восьмом этаже. Мужчину, который привел ее сюда, звали Вадим. Они познакомились на съемочной площадке: Вадим работал электриком. Он понравился Иринке тем, что постоянно говорил, какая она красивая.

Они уже встречались несколько раз, и теперь он пригласил Иринку к себе. Квартира была съемная, запущенная, неряшливая, с двумя комнатами и маленькой кухней. Судя по звукам, на кухне находился кто-то еще. Пахло пельменями и влажной пылью. Иринка понимала, зачем пришла, но ждала, что все произойдет не сразу. Она ждала красивых ухаживаний, и, к тому же, после многочасовой съемки ужасно хотелось есть. Однако Вадим сразу впился в ее губы жестким неудобным поцелуем. Его руки начали оглаживать грудь Иринки, трогали бедра, раздвигали ноги.

Он вскочил с просиженного дивана, потянул Иринку за руку и, когда она встала, рывком разложил старую, натужно «скрипящую» книжку. Достал из шкафа несвежее белье и быстрыми движениями расстелил его. Когда, хлопнув, раскрылась в воздухе застиранная простыня, Иринка почувствовала запах чужого немытого тела, но ничего не успела сказать. Вадим стащил с нее джинсы и кофту нервными рывками: голова застряла в горловине, штанина закрутилась вокруг лодыжки. Он раздел ее, навалился всем телом. Иринке было неудобно и немного больно. В спину врезалась планка диванного каркаса, на грудь Вадим давил слишком сильно, мешая дышать. Иринка попыталась поменять позу, а он, будто испугавшись, что она пытается сбежать, прижался еще сильнее. Схватил за бедро костлявыми крепкими пальцами, потянул к себе, заставляя изгибаться и двигаться так, как совсем не хотелось.