Мария Барышева - Искусство рисовать с натуры

— Да уж, ты постаралась!

— А, прекрати! Ничего такого ужасного я ему не рассказывала.

Наташа приподнялась, пытаясь поудобней пристроить тяжелую толстую руку.

— Ты случайно не знаешь, зачем он хотел со мной встретиться?

Надя пожала плечами и отвернулась.

— Откуда ж мне знать? Это ваши с ним дела.

Наташа искренне рассмеялась.

— Ладно, перестань, наши дела… Ты о наших делах знала больше, чем мы сами, сдается мне… Ты же все это и подстроила. Он к тебе в тот вечер зачем заезжал?

Надя повернулась и посмотрела на подругу так, как смотрят на маленьких детей, не отвечающих за глупость своих вопросов.

— Понятно, — протянула Наташа, ощутив легкий укол (ревности?! злости?! разочарования?!) — Все понятно… Погоди! Картины!

— Что картины? — переспросила Надя, снова отвернувшись.

— У тебя ведь мои картины, помнишь, я тебе отдала?! Он их видел, правда?! Ты показала ему?!

— Я?! Ну если…

— Ой, не ври мне, Надька! — угрожающе произнесла Наташа и толкнула ее в спину здоровой рукой. — Что-то в последнее время ты стала завираться. Показала, правда? Ну, я понимаю, что ты хотела как лучше…

— Ну да, показала! — сердито, с вызовом ответила Надя и повернулась к ней. — Не вижу в этом ничего ужасного!

— Может, он хотел поговорить о картинах? Он сказал, что знает, как мне помочь… а ведь он уже заводил подобный разговор, когда я отказалась ему показать свои работы. Но… с дорогой-то это никак не связано. Вот же идиотизм, а!

— Ничего не знаю насчет дороги, но вот когда Игорь твои картины увидел, по-моему, ему слегка поплохело — наверное, тоже понял, на-сколько они хороши, вернее, насколько хорошо на них можно заработать умеючи.

Наташа скептически улыбнулась.

— Он тебя о чем-нибудь спрашивал?

— Ни о чем криминальном. И не упоминал ни о каких ужасных тайнах, если ты думаешь, что здесь собака порылась. Спрашивал, давно ли ты рисуешь, что, да как, да зачем… в общем, интересовался развитием творческого пути… Впрочем… очень хотел знать, была ли ты когда-нибудь в музейных запасниках?

— Нашего музея? — удивилась Наташа.

— Да, в который он выставку привез. Очень интересовался и, ты знаешь, был почти уверен вначале, что ты там была, но я его убедила, что ты сто лет и в музей-то носа не казала, не то что в запасники. Ведь правильно?

— Да, я никогда не была в запасниках, да и кто бы меня туда пустил? — задумчиво произнесла Наташа, перекатывая в пальцах карандаш. — Зачем ему это было надо?

— Вот этого он мне не сказал. Но думаю, это как-то связано с твоими картинами. Что-то он в них такое увидел.

— Что он мог в них увидеть?

— Откуда я знаю?! — неожиданно рассердилась Надя.

Глядя на ее раздраженное, усталое лицо, никто бы не усомнился в искренности этого взрыва чувств, а, посмотрев в потемневшие, сузившиеся глаза, только укрепился бы в этом мнении. Но Наташа, знавшая подругу очень давно, почувствовала в этой злости какую-то легкую фальшь. Скрытностью Надя превосходила всю городскую администрацию, вместе взятую, ее умение присыпать одни чувства другими было отточено на работе до совершенства, и раскусить ее могли только очень близкие люди — не по выражению лица или глаз — тут дело было безнадежно — все равно, что читать судьбу по ладони статуи. Но Надю иногда выдавал голос, звучавший слишком искренне, в то время как искренность, как раз таки, была ей чужда.

— Может, догадываешься? — осторожно осведомилась Наташа, внимательно разглядывая стертый кончик карандаша и в то же время украдкой поглядывая на подругу.

— Догадываешься… Тебе следует догадываться! Твои же картины, в конце концов! Ты рисовала! С тебя и спрос!

— Но ведь ты же была рядом, когда Игорь их рассматривал!

— Ну и что?! Я не физиономист! Или ты думаешь, у него на лице надписи высвечивались: «Ага! Я увидел то-то и то-то!» Мне он ничего не говорил — тебе собирался! Только еще спрашивал, если тебе это нужно… спрашивал, умеешь ли ты врать.

После этих слов вся беспорядочная информация, которую Наташа получила от Нади, совершенно перемешалась. Зачем Лактионову было знать, на каком уровне находится ее честность? Если это относится к делу, то каким боком? И чем она дала повод к такому вопросу?

— И что ты ответила?

— Правду, разумеется! На работе — умеешь, но в обыденной жизни — нет, даже если очень захочешь.

— И что он? Удивился?

— Да нет, обрадовался. Словно это подтверждало какую-то его теорию.

— Какую?

— Не знаю! — резко бросила Надя и насупилась, и Наташа поняла, что она больше ничего не скажет. А ведь наверняка что-то знает — Наташа была в этом почти уверена. Она вспомнила давний ночной разговор после того, как Надя бросала дороге вызов, и та, словно приняв его, послала им смертоносную перчатку — тяжелую фуру. Она тогда сказала Наде: «Расследуй, делай что хочешь! Я тебе тут не помощник». И в тот момент в глазах подруги словно что-то захлопнулось и она ответила: «Я все равно узнаю!» И ведь с тех пор она ни разу не говорила с Наташей на эту тему, хотя наверняка что-то узнала — Наташа чувствовала это. Надя упряма — и в своей любознательности, и в своем молчании.

— Послушай, ты ведь что-то знаешь! — сказала она как можно жестче. — Надька, скажи мне! Ты же понимаешь, что все это уже не игрушки! Человек погиб!

Надя улыбнулась знакомой улыбкой а-ля TV и аккуратно поправила подругу:

— Умер от кровоизлияния в мозг, что, как тебе известно, обычно считается естественной смертью. К тому же, если эта смерть на совести… дороги, то не кажется ли тебе, что ей проще было всем устраивать инсульты и инфаркты, а не развлекаться авариями, которые обращают на себя куда как больше внимания.

— Что-то я не могу понять — ты мне это объясняешь или себе самой? Смотри, Надька, не наделай глупостей! Ты видишь, что со мной случилось?!

— Во-первых, я… — но тут хлопнула входная дверь, в коридоре послышались голоса и девушки вопросительно подняли головы. Потом Надя спросила:

— Ты кого-нибудь ждешь?

Наташа пожала плечами, потом изумленно округлила глаза, глядя на того, кто просунул голову в приоткрытую дверь спальни. Голова эта была ей смутно знакома, но Наташа никак не могла поверить, что она действительно принадлежит тому самому человеку, о котором она подумала.

— Ну, заходи, чего стесняешься? — пригласила Надя, не сумев скрыть удивление в голосе.

— Привет, девчонки! — сказал Толян и впустил себя в комнату. В одной руке у него был пакет, в другой — чахлый букетик ромашек. Следом вошел Паша с добродушно-покровительственной улыбкой султана, забежавшего между делом навестить свой гарем. Надя встала с кровати и пересела на стул, закинув ногу на ногу и разглядывая дворника с явным недоверием, точно подозревала, что это не он, а кто-то, очень плохо под него загримировавшийся.