Дин Кунц - Сумеречный Взгляд

Ирма продолжала:

— Важно не то, сколько стоит ей этот «Кадиллак». Важно то, какую свободу он ей дает. Ты понимаешь, она способна передвигаться, только когда сидит в своей машине. Она же, в конце концов, балаганщик, а для балаганщика чертовски важно быть свободным, подвижным.

— Нет, — поправила ее Райа, — важно не то, какую свободу дает ей машина. Важно, что это за история со штрафом за превышение скорости, если ты вообще собираешься добраться до ее сути.

— Ну, — начала Ирма, — ты понимаешь, Глория сегодня ехала на машине, потому что Пэг с утра взяла их пикап и трейлер. И мили через полторы после границы графства ее остановил полисмен за превышение скорости. Глория двадцать два года за рулем и ни разу не попала в аварию или нарушила правила.

Поли сделал выразительный жест рукой и продолжил:

— Она хороший водитель, осторожный водитель, потому что она понимает, какой кошмар будет, если она попадет в аварию на своей машине. Санитары из «Скорой» ее в жизни не смогут вытащить оттуда. Поэтому она водит очень внимательно и скорость не превышает.

— Так что, когда ее тормознул этот йонтсдаунский коп, — продолжала Ирма, — она решила, что это или ошибка, или какая-нибудь ловушка, чтобы попотрошить приезжих. И когда она видит, что это, судя по всему, ловушка, она говорит копу, что готова уплатить штраф. Но ему этого мало. Он начинает ей хамить, оскорблять ее, требует, чтобы она вылезла из машины. А она боится, что упадет, если вылезет, поэтому он велит ей отправляться в офис шерифа в Йонтсдауне, конвоирует ее, а когда она приезжает, он заставляет ее выйти из машины, ведет ее внутрь, и там они ей устраивают сущий ад — угрожают завести на нее дело за неподчинение офицеру полиции при исполнении и прочую гадость в том же духе.

Доедая пирог и жестикулируя поэтому вилкой, рассказ продолжил Поли:

— Они заставляют бедную Глорию мотаться туда-сюда из одного конца здания в другой и не дают ей даже присесть, так что она идет и хватается то за стену, то за кассы, поручни, столы — за что только можно ухватиться, пока идешь, а она утверждает, что было совершенно ясно — они хотели, чтобы она упала, потому что они знали, чего ей будет стоить подняться на ноги. Они там все оборжались над ней. Даже в уборную ей не дали сходить — сказали, что она унитаз раздавит. Сам понимаешь, сердце у нее тоже не больно крепкое, она говорит, сердце так сильно билось, что она аж тряслась. Они довели бедную Глорию до слез, пока позволили ей позвонить по телефону, а ты мне поверь, что она не из тех, кто жалеет себя или чуть что — сразу в слезы.

— Потом, — продолжала Ирма, — она позвонила в контору ярмарки, позвали Студня к телефону, он сорвался в город и освободил ее — после того, как она три часа провела в здании муниципалитета.

Райа заметила:

— Я всегда считала Студня хорошим толкачом. Как он мог допустить, чтобы такое случилось?

Я поведал им кое-что о нашем визите в Йонтсдаун в пятницу.

— Студень сделал свое дело как надо. Все из кормушки поели. Та женщина из совета графства — Мэри Ваналетто, она у них вроде казначея — собирает все взятки. Студень передал ей бабки и контрамарки для всех членов совета, для шерифа и его людей.

— Так, может, она прикарманила все, а остальным сказала, что мы не собираемся платить в этом году, — предположила Райа, — и теперь у нас неприятности с управлением шерифа.

— Не думаю, — ответил я. — Мне кажется... они по какой-то причине лезут в драку...

— Почему? — спросила Райа.

— Ну, не знаю... просто у меня возникло такое ощущение в пятницу, — уклончиво ответил я.

Ирма кивнула.

Поли сказал:

— Студень уже предупреждает всех. Мы должны очень хорошо, просто образцово вести себя на этой неделе, потому что ему кажется, что они будут искать малейшего предлога, чтобы причинить нам неприятности, прикрыть ярмарку и принудить нас к дополнительным подношениям.

Я знал, что наши деньги их не интересовали: они охотились за нашей кровью и болью. Но я не мог рассказать Ирме, Поли и Райе о гоблинах. Даже балаганщики, самые терпимые люди на свете, сочтут мои россказни не просто эксцентричными, но безумными. И хотя балаганщики почитают эксцентричность, к психопатам, склонным к убийству, они питают не больше любви, чем правильные. Я позволил себе лишь невинные предположения о возможных замыслах официальных лиц Йонтсдауна, оставив мрачную правду при себе.

И все же я знал, что издевательство над Глорией Нимз было лишь первым выстрелом в этой войне. Впереди нас ждало еще худшее. Хуже, чем полицейские, закрывающие ярмарку. Хуже, чем что-либо, что могли вообразить себе мои новые друзья. С этого момента я уже не мог выбросить гоблинов из головы, и остаток вечера был далеко не таким веселым, как его начало. Я улыбался, смеялся, по-прежнему принимал участие в разговорах, но человеку, стоящему посреди змеиного рва, не слишком легко сохранять присутствие духа.

Мы ушли от Лорасов в одиннадцать с чем-то вечера. Райа спросила:

— Спать хочешь?

— Нет.

— Я тоже.

— Хочешь прогуляться? — спросил я.

— Нет. Хочу заняться кое-чем другим.

— А-а, — подхватил я. — Я тоже не прочь этим заняться.

— Не этим, — возразила она, мягко засмеявшись.

— Э-э...

— Не сейчас.

— Это звучит заманчивее.

Она повела меня в аллею.

Еще днем серо-стальные облака начали заволакивать небо. К ночи они не рассеялись. Луна и звезды остались по ту сторону этой завесы. Ярмарка была замком из теней: колонны и плиты из тьмы, покатые крыши черноты, занавеси из полумрака, подвешенные на кронштейнах из тени, над дверными проходами цвета чернил. Тончайшие оттенки ночи ложились один на другой — слоновой кости, угольно-черного, терновой ягоды, сажи, серо-черного, анилиново-черного, японского шелка, чистого угля, воронова крыла, траурного цвета. Темные двери на еще более темном фоне стен.

Мы шли по проезду, пока Райа не остановилась возле чертова колеса. На фоне чуть более светлого безлунного неба оно выглядело набором соединенных вместе черных форм правильных очертаний.

Я ощущал недобрые вибрации, исходящие от огромного колеса. Так же, как и ночью в среду на предыдущей ярмарке, я не получил никаких отчетливых образов, никакого представления о той необычайной трагедии, которая произойдет здесь. Тем не менее, как и в предыдущий раз, я остро ощутил, что в этой махине таится гибель — так же, как в электрической батарее — электричество.

К моему удивлению, Райа открыла калитку в металлической изгороди и прошла к чертову колесу. Обернувшись ко мне, она бросила:

— Пошли.

— Куда?

— Наверх.

— Туда?

— Да.

— Каким образом?