Анна Старобинец - Резкое похолодание

— Извините. Но я лучше пойду. Пожалуйста, ключ, — я протянул руку.

Она перестала смеяться. Черненькие сощуренные глазки — она почему-то все время их щурила — заблестели, забегали.

— Никуда ты не пойдешь! — сказала она визгливо и топнула ногой. Короткой некрасивой ногой в тапке с зайчиком.

— А почему, собственно? — спросил я.

С сумасшедшими ведь как? Нужно просто понять их логику. Понять их логику и говорить с ними в рамках этой самой логики…

— Потому что тебе заплатили вперед.

Вот те раз. А логика у нее не такая уж сумасшедшая…

— Тебе мама заплатила вперед. И ты должен меня развлекать. Даже если я тебе не нравлюсь, — она обиженно надула губы.

— Ваша мама?

— Ну да, мама. А кто же еще? Папы у меня нету. И перестань говорить мне «вы».

Она снова топнула ногой.

— А ваша… э-э-э… хорошо, твоя мама — это случайно не та бабуля в кроличьем полушубке, которую я сейчас встретил в подъезде?

— Моя мама молодая! — взвизгнула тетка. — Она в полушубке ушла, да! Но она молодая! И красивая!

Так, ну теперь все, кажется, встало на свои места. Две сумасшедшие одинокие бабы. Возможно, действительно мать и дочь. А почему нет — это наследственное… Впереди — тоскливый рождественский вечер. Захотелось праздника. Ну, а кому не хочется праздника? Они вызвали Деда Мороза. Дед Мороз пришел. Потом старая ведьма… пожилая женщина «ускакала». А эта осталась. И хочет, чтобы я… Чтобы я — что?

— Ну хорошо. Вы мне заплатили. И чего же вы… чего ты от меня хочешь?

— Как чего? Ты же Дед Мороз? Вот и устраивай мне праздник.

Ну вот — значит, я прав. Человеку просто нужен праздник. А почему, собственно, нет? Хочет получить невинное удовольствие — за собственные, опять же, деньги. Она, наверное, совсем одинокая, бедняжка. Хочет побыть маленькой. И заплатила, стерва, вперед…

— Ну, здравствуй, здравствуй, деточка! — заголосил я привычным басом. — Тебя как зовут?

— Я же сказала — Леночка, — она еще больше окрысилась.

— А я — Дед Мороз! Подарочки принес!

Господи, какой бред…

— А вот скажи-ка: слушалась ли ты маму?

— Слушалась.

А глазки-то у нее все бегают, бегают… Может, надо бригаду из психушки вызвать, а не ерундой тут заниматься?

— А слушалась ли ты папу?

— У меня нету папы, — тетка ухмыльнулась как-то недобро.

— А учила ли ты уроки?

— Учила, учила.

Какие же у нее противные глаза…

— Ну, тогда — получай!

Я наклонился над мешком, порылся в нем, вытащил оплаченные — ею же, ею же! — заранее подарки: набор шоколадных конфет, какую-то пеструю шмотку в прозрачной упаковке и мягкого плюшевого щенка.

— Ой, спасибо! — она выхватила «подарки» у меня из рук.

Растерзала шуршащий полиэтиленовый пакет, вытряхнув оттуда дурацкое синтетическое платье в мелкий цветочек, потом прижала к груди щенка, тут же отбросила его, открыла конфеты, засунула сразу несколько себе в рот. Неприятно зачавкала.

— Проходи, — сказала, давясь слюнями; коричневая шоколадная жижа вытекла из уголка ее рта и потекла по подбородку.

Я машинально стал расстегивать дедморозовский костюм.

— Нет, ты что!? Не снимай шубу! Ты же Дед Мороз. И сапоги можешь не снимать… Пойдем.

Гостиная как гостиная. Немного унылая, с массивной советской стенкой и с этими дурацкими резиновыми обоями под кирпич, но ничего такого ужасного. В углу — наряженная елка. В ведре.

— Ну, деточка! Как будешь встречать дорогого гостя? Может, ты…

— Я тебе сейчас стихотворение расскажу. Я его сама сочинила. Оно, правда, было для Снегурочки… А потом мама сказала, что и Дед Мороз, и Снегурочка — это будет слишком дорого. Так что… Но я все равно расскажу, ладно?

— Конечно, деточка! Я тебя внимательно слушаю!

Она вдруг куда-то выбежала. Через пару секунд вернулась с табуреткой, поставила ее в центре комнаты и взгромоздилась сверху. От нее остро пахло застарелым потом — под мышками, на идиотском розовом платье темнели мокрые пятна…

Я тоже весь взмок — в комнате действительно стояла страшная духота, как в парной; возможно, это из-за чертовой резины на стенах… А я к тому же был в шубе. Сладкий запах хвои и шоколада разливался в воздухе — меня начинало подташнивать.

— Ты слушаешь? — спросила женщина.

— Да-да, конечно.

Она уставилась своими безумными сощуренными глазами в стену и громко, гнусаво, нараспев заголосила:

Здравствуй, девочка-снегурка.На руках сверкает снег,У тебя в снежинках курткаИ красивый белый мех.

Потом выжидательно уставилась на меня. Прикусила нижнюю губу острыми желтыми резцами:

— А чего ты не хлопаешь? Тебе что — не понравилось?

— Очень понравилось! — я восхищенно зааплодировал.

Все, пора как-то выбираться отсюда. А то я и сам свихнусь…

— Тогда я тебе еще одно расскажу. Я его тоже придумала сама, — взгляд у нее снова остекленел.

Наступило Рождество,Пребольшое торжество,Мы украсим елку,Хоть у нее иголки,Красивыми игрушкамиИ всякими блестушками.

Блестушками. Блестушками… Сейчас меня вырвет.

Я метнулся к окну, вскарабкался на подоконник, подергал ручку форточки. Наглухо задраена…

Она тем временем успела спуститься с табуретки. Подошла ко мне, вцепилась рукой в подол шубы:

— Ты чего это делаешь?

— Форточку пытаюсь открыть. По-моему, здесь очень жарко.

— Нет, не жарко, — сказала «Леночка». — Совсем не жарко. Даже наоборот — холодно. Быстро слезай оттуда. Ты должен со мной играть.

Я слез. Но подол шубы она из руки не выпустила. Второй, свободной рукой взялась за мой меховой воротник.

— Ну неужели я совсем-совсем тебе не нравлюсь? — спросила шепотом.

На меня пахнуло шоколадом и какой-то гнилью из ее рта. Она задышала вдруг часто и тяжело, прижалась ко мне своим обвисшим животом.

— Ну хоть капельку? Нравлюсь?

А-а, так вот чего ей на самом деле надо… Ну, это уж слишком! Я все-таки Дед Мороз, а не проститутка по вызову!

— Так, — сказал я своим нормальным, небасовитым голосом. — Поиграли, и будет. Отдайте мне, пожалуйста, ключ от входной двери.

— Не отдам! — сощурилась Леночка.

— Что ж — тогда я буду вынужден отобрать его у вас силой.

Я схватил ее рукой за плечо. Она вывернулась, отскочила на шаг, а потом завизжала — пронзительно, заунывно, как кликуша. И выбежала из комнаты. Я поплелся за ней.

Я обнаружил ее в кухне. Она стояла на подоконнике перед открытой форточкой. В руке она держала злосчастный ключ.