Галлант - Виктория Шваб
Внутри приходится сесть на корточки, царапаясь коленями о каменные ступеньки – здесь слишком низко, встать во весь рост не выйдет.
Дрожа всем телом, Оливия пытается стащить перчатки, но тщетно. Они прилипли к рукам, будто вторая кожа. Наконец холод отпускает, и у нее перехватывает дыхание. Там, в погребе, что-то шевелится. Это лишь отголоски движения – едва слышный шорох тела, ползущего по грязному полу. Развернувшись и едва не упав, Оливия заглядывает вниз и начинает спускаться.
Туфли скользят по влажным осклизлым камням.
Она встает на земляной пол. Нет ни окон, ни приоткрытой двери, ни трещины, куда мог бы проникнуть свет – если б он вообще был снаружи, – и все же тьма здесь не кромешная. Серебристое сияние, которое словно испускает сам дом, сочится, будто влага из дерева и камней. Оливия моргает, давая глазам привыкнуть.
Пол завален разбитыми банками и пустыми ящиками.
В темном углу, между коробками, корчится маленькая фигура. «Покажись!» – просит Оливия, но гуль не высовывается. Тогда она осторожно подкрадывается ближе и видит: это и не гуль вовсе, а мальчик. Он сидит, прижав голову к коленям и обхватив их руками.
Томас.
* * *
Хозяин сыт по горло. Склонившись над телом своей второй тени, чья красная кровь запятнала пол, он вправляет свое ребро на место, и тонкая как бумага кожа закрывает прореху.
Язык привычно ныряет в глубину рта, где зияет дыра.
Единственный кусочек, которого не получить обратно.
Господин прижимает ладонь к телу стража, и оно увядает, жизнь потоком устремляется под кожу хозяина, а солдат на полу бальной залы рассыпается прахом.
Кровь тоже высыхает, отслаивается, и затхлый ветерок уносит опавшие хлопья. Это лишь предвкушение грядущего.
Хозяина терзает голод – неумолимый, ненасытный.
– В доме завелась мышка, – говорит он оставшимся солдатам, танцорам и гулям. – Найдите ее.
Часть шестая
Дом
Глава двадцать восьмая
На нее смотрит Томас Прио́р. В серебристом свете его голубые глаза кажутся серыми. Выглядит он измученным и голодным, ничего – поспит и поест, когда переберутся за стену. Главное, что он жив, что нашелся. Обнять бы худенькие плечи, но вид у мальчика такой, будто он рассыплется от малейшего прикосновения. Оливия опускается на колени и склоняется к нему с надеждой: Томас увидит знакомые черты – лоб, глаза, скулы – и догадается, что она ему не чужая.
Мальчик хмурится и уже открывает рот, словно желая что-то сказать, но Оливия затянутой в перчатку рукой запечатывает его губы. Откуда-то сверху, из глубин особняка, раздается голос.
– Оливия, Оливия, Оливия… – зовет он. – Ты правда решила, что можешь спрятаться от меня в моем же доме?
Услышав хозяина, Томас начинает дрожать. Оливия убирает руку, подносит палец к своим губам: тише! Потом осматривает погреб. Лестниц две: одна ведет сюда из бальной залы, вторая – на кухню. Оливия уже собирается направить к ней Томаса, но тот встает и, пошатнувшись, хватается за ящик. А затем куда-то его волочет.
Ящик издает ужасный скрежет, будто кто-то царапает гвоздем по камням.
Оливия бросается к мальчику, прижимает к себе и замирает, затаив дыхание. Она надеется, что тварь наверху их не услышит. А потом ее взгляд вдруг падает на железные полки, перед которыми ящик стоял раньше. За этими полками, за пустыми банками скрывается деревянная панель размером с очень маленькую дверцу.
Мой брат любил эту игру. «Отыщи все секреты».
Оливия опускается на колени перед полкой и переставляет банки, одну за другой. Главное, их не переколотить… Присев на корточки, сдвигает деревянную створку и вглядывается в дыру – вдруг там ждет ночь, мертвая трава и усыпанные колючками извилистые ветки.
Но за дверцей сплошная чернота.
Томас, широко распахнув глаза, в ужасе таращится на потолок: наверху бушует и мечется хозяин дома. Оливия протягивает руку кузену, и их взгляды встречаются. «Все хорошо! – думает она, хотя тот ее даже не слышит. – Мы почти на месте. Твой брат нас ждет».
Он доверчиво вкладывает ладонь ей в руку, цепляясь тонкими пальцами за необычные шелковые перчатки, и Оливия ведет его в темноту. Они ползут на четвереньках в непроглядной тьме по туннелю. Оливия гонит прочь мысли, что это могила, гробница, что здесь ее и похоронят: под домом, который вовсе не Галлант.
И вот, наконец, выход. Оливия сдвигает панель в сторону, а за ней – сад, небо и ночная прохлада. И пусть воздух пахнет прелыми листьями и сажей, а не летней травой, Оливия с радостью хватает его ртом: свобода!
Она помогает Томасу подняться, и вместе они бегут по саду к стене. Оливия не оглядывается, чтобы посмотреть, нет ли позади солдат.
Не оглядывается на балкон, чтобы узнать, не глядит ли вслед хозяин.
Шипы цепляются за платье, но она не оглядывается.
Плющ царапает ноги, но Оливия мчит вперед.
Они подбегают к воротам в центре стены, Оливия отнимает у Томаса свою руку и изо всех сил колотит в железную створку, погребенную под слоями мусора.
Дверь поглощает звук, не давая ему вырваться на волю, но Мэтью, должно быть, ее ждал. Должно быть, он с той стороны прижимался к воротам щекой, чтобы не пропустить их возвращение, поскольку в тот же миг раздается лязг засова, открывается дверь, и вот он – Мэтью, а за его спиной высится Галлант.
Удивленно распахнув глаза, кузен смотрит то на Оливию, то на Томаса. Вцепившись в ворота, Мэтью явно сдерживает желание броситься к брату и обнять его. Оливия подает мальчику руку, тот уже шагает вперед, но лицо Мэтью вдруг омрачается.
– Постой, – говорит он, пристально рассматривая ребенка.
Оливия оборачивается. Сад уже не пуст как прежде. На склоне сверкают доспехи, и парой свечей горят во тьме молочно-белые глаза. Взмахом руки Оливия рассекает воздух: «Прочь с дороги!» – приказывает она, хватает Томаса и тащит вперед, но Мэтью закрывает дверь.
– Ну-ка, скажи что-нибудь, – требует он.
