Марго Ланаган - Черный сок

Олл чувствовала, как ее вытаскивают из болота, вернее не ее, а окоченевший труп. Конечно же, она умерла и не может пошевелить ни рукой, ни ногой, к которым, казалось, привязали по тяжеленному мешку с зерном.

— Он меня убил, — прошептала девочка.

— Олли, милая, что с тобой? — На фоне звездного неба голова Хавви казалась огромной, даже больше, чем у страшного великана.

— Что она говорит? — раздался откуда-то папин голос.

— Он швырнул меня на груду детских трупов, — выдавила из себя Оллин, — и отрезал веки, чтобы положить в банку, потому что у него нет своих.

— Олли, ты меня слышишь? — спросил Хавви, с ужасом глядя на сестру. — Что сделали с нашей малышкой? Может быть, околдовали?

Веки девочки были на месте, и она в изнеможении закрыла глаза. Олл, словно младенца, закутали в грубое одеяло, а она по-прежнему дрожала всем телом, несмотря на то, что папа крепко прижал ее к себе, пытаясь согреть. Казалось, даже рассудок сотрясается от леденящего холода. Папа принялся через толстую ткань растирать руки и плечи, в надежде вернуть дочку к жизни.

— Вы заходили к нему в дом? — спросила Олл, стуча зубами. — Видели там детей?

— Ты говоришь вон о том доме? — Папа махнул рукой в сторону кургана, смутные очертания которого вырисовывались в тумане.

— Вы его разрушили?

— Ты о чем, милая?

— Вы разрушили дом, снесли с него крышу?

— Да что ты, Оллин, он давным-давно сам развалился и насквозь прогнил. И нет там никаких детей, одна земля. Я сам видел, и Хав тоже. Он взял с собой фонарь. Мы все обыскали. Мама решила, что тебя засыпало землей, но мы раскопали курган и никого не нашли, а когда уже совсем выбились из сил и потеряли всякую надежду, услышали твой крик со стороны болота.

— Ты мяукала, как котенок, — пророкотал Дафф. — Мяу-мяу.

— Не помню, — прошептала Оллин.

— Еще бы, — согласился Хавви. — Ты же была без чувств.

Оллин с мамой чистили кастрюли на реке. Мама в первый раз вышла на улицу после рождения малыша. Порывистый ветер сбивал с ног и трепал волосы, а от работы у обеих занемели пальцы.

— А как ты узнала? — спросила Олл.

— Узнала о чем? — откликнулась мама, бросая горсть песка в сотейник.

— Где меня искать и куда отправить папу и Хавви, и сказать им, чтобы взяли лодку. Как ты узнала о том страшном дядьке?

— О нем все знают, — ответила мама, продолжая драить кастрюлю.

— А вот папа не знал и Хавви тоже. Они не понимают, как я туда попала, а когда я стала рассказывать, решили, что это был какой-нибудь цыган. Они бы и дальше терялись в догадках и искали виновного и добивались, чтобы кого-нибудь посадили в тюрьму. Но ты вовремя заставила их замолчать.

Мама молча скребла кастрюлю, а на ее лице застыло упрямое выражение.

Однако Олл не уступала ей в упрямстве.

— Значит, знают не все. — Девочка вскочила на ноги, не считая нужным притворяться, что продолжает работу. — Как же ты догадалась? Папа говорит, ты его разбудила и сказала, куда надо идти, если меня не окажется у Келлеров. А Келлеры даже не заметили, что я сбежала, пока папа их не разбудил.

Мама встряхнула головой. Ветер раздувал черные пряди волос, которые напоминали сцепившихся в поединке пауков.

— Мама?

— Ну что?

— Так все-таки, как тебе удалось?

Мама взяла горсть мокрого песку и стала тонкой струйкой засыпать его в кастрюлю.

— Когда мои дети просыпаются по ночам, я тоже просыпаюсь. Я сразу же поняла, что это ты. По твоему поведению было ясно, что ты не хочешь идти к Келлерам, и я поняла, что ты сбежала.

— Как я могла тебя разбудить из другого конца города? — рассмеялась Оллин.

— Не знаю. — Мама снова принялась за кастрюлю. — Наверное, услышала, как шевельнулись веки и ты открываешь глаза, вот и проснулась.

Олл смотрела на непокорные мамины волосы, решительную позу, покрасневшие от холода ноги с зарытыми в песок пятками, и чувствовала умиротворение как после сытной еды.

— А как же другие дети, чьи трупы свалены в кучу? Разве не все матери слышат, как их ребенок открывает глаза?

Мама в задумчивости сложила губы в трубочку и, вытянув руку, подставила кастрюлю под чистую струю воды.

— Насчет всех матерей не знаю, — ответила она, взбалтывая воду в кастрюле. — Могу сказать только о себе.

Сквозь шум ручья они услышали тоненький младенческий плач и сразу же выпрямились, глядя в сторону дома. Дафф нес новорожденную девочку, которая беспомощно болтала крошечными ручками и ножками в его неловких руках. Одеяло малышки волочилось следом.

— О господи! — вздохнула мама. — Возьми ее, Оллин, пока я закончу работу, запеленай как следует и покачай на руках. Да иди за дом, чтобы я не слышала плача.

Олл взобралась на крутой берег. Возле реки они с мамой стояли в тени, и сейчас солнце слепило глаза. Девочка ощутила теплую землю под ногами и увидела покрывавшую берег высокую траву, в которой тут и там кивали желтыми, красными и сиреневыми головками полевые цветы. Дафф шел, путаясь ногами в траве, а девочка громко плакала у него на руках. Олл шагнула навстречу брату и рассмеялась его растерянному виду. Казалось, он страшно боится маленького пищащего комочка.

Долина воина[14]

Дайамид Андерсон всматривался в раскинувшуюся внизу долину. Она казалась темной и сумрачной, но вовсе не из-за тени, которую создавали деревья. Мальчик прислонился к прохладному твердому камню и с радостью ощутил грудью его прочность и надежность.

— Не нравится мне этот черный туман, — обратился он к соседу. — Посмотришь на него, и кажется, будто начинаешь слепнуть.

— Да, отсюда ничего не рассмотреть, — согласился Рейзор. — А если что и увидишь там, впереди, потом ни за что не вспомнишь. Хочешь верь, хочешь нет, а только в голове совсем ничего не остается.

Рейзор сидел неподвижно, вытянув вперед голову и поочередно устремляя печальный взгляд то на затянутое облаками небо, то на долину, окутанную странным полумраком. Мальчик был одет в черные лохмотья, а его желтоватое лицо казалось восковым.

— Может, мы и вовсе ничего не увидим, ведь такое случается? — спросил Дайамид.

— Нельзя сказать наверняка. Но все равно достань подзорную трубу. Кто знает, вдруг пригодится.

Дайамид совсем забыл о подзорной трубе. Порывшись в рюкзаке, мальчик извлек ее на свет и сжал в руке. При виде старинной тисненой кожи красного цвета и изящной гравировки на металле на душе стало немного спокойнее.

— Кротел обязательно заметит пропажу. Даже раньше, чем обнаружит мое исчезновение, — заметил Дайамид с нервным смешком.