Дин Кунц - Город Ночи

Рядом с Ником стояла Ганни Алекто, ее глаза сверкали отраженным светом.

— Дань, двоеточие, дебош, девятый, дерево, дикари. Дикари! К нам везут мертвых дикарей, Ник. Все необходимое при тебе?

— Да.

— Все необходимое при тебе?

Он поднял ведро, такое же, как ее, такое же, как держал в руке каждый из собравшихся в котловане.

Первый из грузовичков медленно спустился по наклонной стене и двинулся по утрамбованному мусору, который потрескивал под колесами.

На платформе стояли пять столбов высотой в семь футов каждый. К каждому из столбов привязали труп Старого человека, замененного дублем. Трое занимали высокие должности в муниципалитете, двое — в полиции. Две женщины, трое мужчин.

Всех покойников раздели догола. Веки подняли и закрепили скотчем, создавая впечатление, будто их заставляют видеть, какому они подвергнутся унижению.

Рты раскрыли, установив внутри палочки. Мучителям нравилось представлять себе, что их жертвы молят о пощаде или хотя бы просто кричат.

Одному из мужчин отрезали голову и член. Потом голову вернули на место, развернув на сто восемьдесят градусов, а член торчал из пупка.

По мере приближения грузовичка Новые люди принялись осыпать трупы площадной бранью, крича все громче и громче.

Эпсилонам, представителям самого низшего уровня жесткой социальной структуры, не дозволялось выражать презрение к тем представителям Новой расы, которые стояли выше на социальной лестнице. Так что выместить свою злобу и ненависть они могли только на мужчинах и женщинах с одним сердцем, которые называли себя детьми Божьими, но не могли отключать боль и так легко умирали. И теперь криками и злобным смехом эти простейшие продукты резервуаров сотворения выражали презрение и заявляли о своем превосходстве над Старыми людьми.

Когда грузовичок остановился, члены команды, все как один, посмотрели на Ника. Единственному Гамме среди Эпсилонов, ему предстояло подать пример, хотя не он, а они придумали и саму церемонию, и входящие в нее ритуалы.

Из ведра он зачерпнул зловонную массу. На свалке хватало и гниющих фруктов, и овощей, и других пищевых отходов, да и просто грязи. За день Ник насобирал полное ведро и с криком презрения метнул первую пригоршню в один из трупов на платформе.

На смачный удар Эпсилоны отреагировали восторженными воплями. И тут же пригоршни содержимого их ведер полетели в трупы.

Последние, с широко раскрытыми глазами и ртами, быстро покрывались грязью под злобные выкрики и дикий смех Эпсилонов.

Опустошив ведра, они побросали их и полезли на платформу, разорвали веревки, которые привязывали трупы к столбам. Освобождая тело, Эпсилоны поднимали его и швыряли на поле мусора, поближе к неглубокой канаве, которой предстояло стать братской могилой.

Хотя Ник не полез на платформу грузовика вместе со своей командой, пронзительные крики Эпсилонов, их ярость и ненависть заводили его, разжигали злобу на тех, кого вроде бы создал Бог, наделив свободной волей, чувством собственного достоинства и надеждой. Он кричал вместе со всеми, тряс вскинутыми к ночному небу кулаками, радовался тому, что скоро наступит день, когда Новые люди продемонстрируют присущую им нечеловеческую жестокость и покажут самодовольным представителям Старой расы, как быстро можно лишить их свободной воли, как грубо растаптывается чувство собственного достоинства, как раз и навсегда уничтожается их жалкая надежда.

И тут наступил момент символического убийства.

После того как все пять трупов вышвырнули с платформы грузовика, Эпсилоны, включая и водителя, набросились на них, исходя диким криком.

Они жаждали убивать, стремились убивать, жили с потребностью убивать, однако не могли излить свои гнев и ярость без разрешения их создателя. Раздражение, вызванное необходимостью сдерживаться, накапливалось и требовало выхода.

Вот в ритуальном убийстве они пусть и на чуть-чуть, но стравливали пар. Они вопили, пинали трупы, вчетвером, вшестером образовывали кружки, положив руки друг другу на плечи, танцевали между трупами и, само собой, по трупам, подсвеченные светом масляных ламп, а барабаны и тамтамы им заменял грохот, вызываемый ударами каблуков по металлическим банкам, которых хватало в мусоре.

Ника, пусть он был и Гаммой, заразило возбуждение Эпсилонов, ярость кипела и у него в крови, он присоединился к ним в этой пляске смерти, уверенный, что любой Бета поступил бы точно так же, возможно, и Альфа тоже, потому что желание убивать, которое сейчас демонстрировали представители самого низшего сословия Новых людей, было свойственно всем детям «Милосердия». Их создавали для выполнения разных задач и вкладывали в них разные программы, но они были едины в своей ярости и ненависти к Старой расе.

Визжа, крича, вопя, с потемневшими от желания убивать лицами, под светом масляных ламп, они топтали тех, над кем только что издевались, убивали уже мертвых, и в грохоте их каблуков, сотрясавшем ночь, слышались раскаты грядущей Последней войны.

Глава 53

Припарковав «Меркури Маунтинир» на другой стороне улицы, в половине квартала от дома священника, Синди и Бенни Лавуэлл наблюдали, как О’Коннор и Мэддисон выводят двух черных женщин из дверей и усаживают в седан, который стоял под уличным фонарем.

— Нам, вероятно, придется убить одну женщину или обоих, чтобы добраться до копов, — заметила Синди.

Но Бенни хорошо помнил, что им разрешили убить только детективов.

— Мы лучше подождем.

— А что у женщин в руках? — спросила Синди.

— Вроде бы пироги.

— Почему они несут пироги?

— Может, их поймали за кражей пирогов.

— Люди крадут пироги?

— Эти люди — да. Они крадут все.

— Но О’Коннор и Мэддисон — детективы отдела расследования убийств.

— И что?

— Так почему они примчались, чтобы арестовать двух женщин, укравших пироги?

Бенни пожал плечами.

— Не знаю. Может, женщины кого-то убили, чтобы добраться до пирогов.

Синди нахмурилась.

— Полагаю, такое возможно. Но я думаю, мы что-то упускаем. Ни одна из этих женщин убийцей не выглядит.

— Мы тоже не выглядим, — напомнил ей Бенни.

— Если они убили, чтобы украсть пироги, почему им разрешили держать пироги в руках?

— По моему разумению, очень уж бестолковая у них правоохранительная система. Да и не хочу я забивать голову ни этими женщинами, ни пирогами. У меня одно желание — вырвать кишки и О’Коннор, и Мэддисону.

— Это и мое желание, — поддержала его Синди. — Пусть я хочу ребенка, убийство по-прежнему приносит мне наслаждение.