Роман Лерони - Багряный лес

— Правда, что комиссары носят красную форму с золотыми пуговицами?

— Нет. У них обыкновенная форма. В противном случае их бы быстро перестреляли немецкие снайперы.

— Русские комиссары — это что-то вроде наших капелланов?

— Очень похоже, но они все атеисты. И сейчас их называют политруками.

— Простите, как?

— По-лит-рук.

— Если они не священники, что же они тогда проповедуют?

— Ничего. Просто умеют убедить бойцов идти в атаку.

— Как это у них получается?

— Точно не знаю, но здесь имеют силу многие обстоятельства…

— Они разливают спирт в окопах противника?..

Дружный смех.

— Разумеется же, нет. Какая глупость!..

— Тогда как? Извините, но я бы не вылез из окопа, будучи трезвым, под огонь пулеметов, какой бы меня комиссар не уговаривал! Пусть сначала уговорит авиацию, артиллерию — они бомбят доты, а потом воюю я… Меня так учили, и я знаю, что это правильно!

— Но у русских тоже есть и пушки, и самолеты…

— Тогда зачем комиссары?

— Не знаю, но у них так положено. Они рассказывают солдатам о зверствах фашистов, о героях из других частей, чтобы не было страшно воевать.

— Они их просто злят, лейтенант!

— Ты прав.

— А что такое герой у русских? Вот мы говорим, что наш Макартур герой, и знаем почему, а у них?

— Человек, совершивший такой поступок, который заслуживает уважения и подражания.

— Если, значит, ты идешь на подбитой машине на таран…

— Правильно, ты герой.

— Да?.. Странно!.. Я в этом ничего геройского не вижу, только сумасшествие. И зачем остальным это повторять? Ведь можно постараться либо спасти подбитую машину, починить ее и снова в бой, либо спастись самому и, получив новую, вновь вернуться в строй. Но зачем сразу на таран! И это называют геройством?!.. Хм…

— Называют, и ставят обелиски. Это что-то вроде памятника.

— Памятник?.. Как Вашингтону?!

— Или как Линкольну.

— За что — за глупость?

— У них это не глупость, а геройство. Мужество. Не совсем обязательно этот пример повторять. Можно просто помнить.

— Для чего?

— Не знаю. Я рассказываю только о том, что знаю. Это еще называют "русским характером".

— Я бы назвал его "японским". Эти узкоглазые тоже герои — самолетами на корабли падают. Ненормальные… Но у них понятно — такая древняя религия, почет и все такое. Но хоть памятников не ставят.

— Вот и у русских такая религия. Своя. С памятниками.

Вновь вбежал посыльный, подошел к Редерсону, склонился к его уху:

— Сэр, генерал просит вас взять съемочную аппаратуру и срочно явиться в "Четвертую зону".

Произнося слова "Четвертую зону" он склонился еще ниже и покосился, словно опасаясь, что его подслушивают.

— Это приказ, — добавил он. — Мне поручено вас срочно привести.

Том понял, что случилось что-то серьезное, но попросил посыльного немного обождать и забрать необходимую аппаратуру из машины, а сам стал прощаться с солдатами, пытаясь разыскать Таню. Девушки нигде не было, но было неудобно интересоваться.

— Спасибо, лейтенант, — благодарили его.

— За что?

— Смотрите на него! Он еще и спрашивает!.. Вы же избавили нас от Дарена — теперь дышать легче.

— Здесь моей заслуги нет. Все устроил Макартур.

— Мы знаем, но сделал это он с вашей помощью.

— Вовсе нет. Я его об этом не просил.

— Не стоит скромничать… И спасибо за рассказ о русских. Теперь понятно, что воевать с ними нельзя.

Тома изумил такой вывод.

— А вы, что — собирались?

— Мы — нет… Но эти вот политиканы. В их головах покоя нет. Думают, что мы не понимаем их болтовни: войну с Гитлером проспали, когда можно было ему давно крепко под зад дать, теперь думают силу свою на русских испробовать, мол, из-за того, что у них нет демократии… А может, им, русским, эта демократия и вовсе не нужна! Им и так хорошо со своим Сталиным и его тюрьмами. Мне бы лично не хотелось, чтобы русский сапог стоял на моем горле — воевать-то они научились ого! А мы здесь все это время в бомбочки игрались.

— Но есть еще шанс и время.

— Это вы о немцах? Я вот с ребятами написал заявления — хотим воевать… Эта пустыня скоро доконает нас. — Солдат протянул пачку листов Редерсону. — Пусть других поищут для этой дыры. Сэр, вы уж передайте наши бумажки генералу.

Том пообещал и, прихватив заявления, скатился по ступеням крыльца под шумящий проливной дождь.

Посыльный поторопился набросить на него накидку и сказал:

— Идите за мной.

Том едва поспевал за ним. Он начинал отставать, когда вспоминал Татьяну, ее глаза, неподвижное в своем очаровании лицо, залитое румянцем, белые колени и колышущуюся под формой грудь… Он замедлял шаг, провожатый останавливался и требовательно рассекал темноту лучом фонаря, показывая, что следует поторопиться.

"Четвертая зона" была в Блю-Бек-форте объектом особой секретности, охранялась удвоенными сторожевыми постами и патрулями и представляла собой несколько бараков, обнесенных тремя рядами колючей проволоки под электрическим напряжением. Что находилось внутри этих аккуратных домиков и для каких целей они служили — этого никто из солдат не знал. Ночью пространство между домами и вокруг зоны обшаривали четыре мощных прожектора, получавших энергию от собственной автономной электростанции. В "Четвертой" все было автономным: своя охрана, которую невозможно было увидеть на остальной территории базы, в клубах, на спортивных площадках, своя столовая, свои, тщательно накрытые металлом или плотным брезентом, машины, собственный ангар с самолетами, примыкающий к аэродрому, свой штат гражданских людей, которых днем практически невозможно было увидеть, свои казармы и общежития. Эта обособленность была настолько резкой, что отпугивала — не было даже охотников просто поболтать в компании об этом загадочном местечке.

Когда до пропускного пункта в зону оставалось не более тридцати шагов, провожатый Редерсона остановился, отошел в сторону и что-то сделал на столбе, на котором была прикреплена табличка с текстом, гласившем:

СТОЙ!

Жди на месте.

При входе в зону карманы должны быть пусты.

Багаж оставить.

Прочитав объявление, Том поежился. Он всегда старался держаться от таких заведений как можно дальше. От государственных тайн можно было ожидать только неприятностей, и он благодарил бога за то, что встречался с ними не столь уж и часто.

После того, как провожатый сделал что-то со столбом, где-то коротко и оглушительно рявкнула сирена. В тот же миг спокойно рыскающие по лужам, лучи прожекторов ринулись на стоящих у границы зоны людей. Свет был настолько ярким, что Том невольно закрыл глаза руками.