Татьяна Корсакова - Музы дождливого парка

Затылка коснулось что-то прохладное, невесомое. Мужчина едва не вскрикнул от неожиданности, развернулся резко, всем корпусом.

В мутном свете фонарика ее лицо было грустным, она улыбалась одними губами, в глазах стояла тоска, тонкие пальцы правой руки перебирали струны арфы, а свободная левая тянулась к Арсению в не то умоляющем, не то предупреждающем жесте. Терпсихора, изящная и прекрасная, пожелала коснуться его, простого смертного. А может, все гораздо проще? В этой почти кромешной темноте он просто мог не заметить протянутой руки. Ведь нет здесь никаких призраков! Нет! Он поклясться может всем чем угодно. И Грим совершенно спокоен.

Призраков нет, но все же есть что-то странное. Опасное ли, безопасное — пока не определишь, но лучше быть осторожнее, от каменных дамочек держаться подальше. Кто их знает — этих муз!

Она стояла на пьедестале, возвышаясь над остальными своими мраморными подружками. Урания, каменное воплощение великолепной Наты, последняя муза Саввы Стрельникова. Почти живая, почти настоящая, с задумчивым взглядом и ироничным изгибом губ. У ее ног лежали белые лилии: то ли прощальный подарок, то ли жертвоприношение. Арсений не мог избавиться от этого полубезумного ощущения неправильности происходящего. Он присел на корточки, коснулся гладких лепестков, пробежался пальцами по стеблям. Еще влажные, только что срезанные. Кем принесенные к ногам каменной Наты в этот воровской полночный час? Арсений знал — кем, был в этом почти уверен. Садовник не понравился ему с первого взгляда. Или насторожил? Было в нем что-то необычное, что-то такое, что не бросалось в глаза, но зудело над ухом надоедливым комариным писком, не давая расслабиться или отвлечься.

И статуя… Ната не рассказывала, что Савва Стрельников успел воплотить ее в мраморе. Да и не было здесь раньше этой статуи! Откуда взялась? Где провела все эти годы? Почему появилась именно сейчас, после смерти последней музы?

Арсений рассеянно коснулся каменной руки. На ощупь мрамор оказался теплый, словно живой. Слишком много жизни в том, что должно быть мертвым. Слишком странно. И ощущение это… нет, не такое яркое, как при встрече с призраком, но все же достаточно сильное. Статуя Урании и в самом деле была чуть-чуть жива, в ней отчетливо чувствовалось легкое, как взмах мотылька, биение жизни. Чьей?

А призрак Наты на встречу не явился. И флейта не помогла… Если бы она была там, на кладбище, то пришла бы даже без зова флейты, но она не пришла. Где же она?

Урания смотрела на него с легким упреком, как на нерадивого ученика, плохо усвоившего урок.

— Ната, вы тут? — Собственный голос показался чужим, заполошным эхом заметался в замкнутом пространстве павильона. Ответом ему стал не то шепот, не то шорох, не то просто дуновение ветра.

Арсений попятился. Этого не могло быть, но многое ли он знает о жизни? Раньше он не знал и десятой части того, что знает сейчас, а сколько еще скрыто от невнимательных взглядов!

Может быть, не вся душа, может быть, лишь малая ее частичка, но в статуе было что-то от Наты Стрельниковой, что-то живое и беспокойное. К ноге прижался горячий бок Грима, к шепоту-шороху добавилось настороженное ворчание. Пес тоже что-то чувствовал, но Арсений не мог понять, что именно. Значит, нужно разбираться!

Он начал с Эрато, с той самой, которая встретила его в первый раз. Коснулся раскрытой ладошки, закрыл глаза.

…Худенькая девушка в большом не по размеру пальто, с тряпичной розой в волосах. Видение было ярким, но мимолетным. Вот такая она — Эрато, первая неофициальная жена Саввы Стрельникова.

…На тонком запястье Эвтерпы — гранатовый браслет, а полные губы кривит презрительная улыбка, но ей приятны его прикосновения. Мертвая Эвтерпа до сих пор помнит сладость мужских поцелуев.

…Каллиопа. Полные плечи, белая кожа, румянец на всю щеку. Красивая, пышнотелая, кутается в синюю шелковую шаль, смотрит куда-то поверх его головы, думает о чем-то своем, грустит.

…Терпсихора. Изящная Терпсихора встретила его ладонь с ласковой улыбкой, как старая знакомая. Античная прическа, лебединая шея, струной натянутый позвоночник и непроходящие боли в натруженных ногах. Красивая, светлая, решительная.

…Клио. Рыжие кудри, веснушки на молочной коже, шрам на щеке и зеленая лента в волосах. Недобрый прищур, многозначительно поджатые губы. Демон в теле ангела. Клио встретила его холодом и презрением, но даже в холоде этом чувствовалась жизнь.

…Талия смеялась звонко и задорно, смех ее колокольчиком звенел у Арсения в ушах, от смеха этого тонкие мраморные пальчики вздрагивали. Она была рада его приходу, она скучала в обществе своих мраморных подружек.

…Мельпомена. Глаза устало прикрыты тяжелыми веками, нос с горбинкой, гордый профиль грузинской царицы, надменный разворот головы, черная волна волос до самой поясницы. Презрительная, высокомерная, совершенно безжизненная Мельпомена. Просто статуя, очень красивая, но лишенная даже малой толики жизни.

Арсений шагнул прочь от муз, смахнул выступивший на лбу пот, зажмурился, прогоняя видения. Что же он имеет? Восемь статуй, в семи из которых есть что-то необычное, вполне вероятно, мистическое, но совершенно непонятное. Даже если предположить, что Савва Стрельников увлекался оккультизмом и что-то сотворил со своими музами, то почему не со всеми?.. Где смысл и логика?

Арсений открыл глаза из-за свербящего ощущения, что за ним кто-то наблюдает. Величественная Урания смотрела на него со своего постамента, и во взгляде ее не было надежды. Ната решила, что он не справится. Пусть так, но теперь он уже и сам не отступится. Слишком уж интересна загадка, слишком уж много личного оказалось у него в этом запутанном деле.

Ажурная кованая лестница, обвивающая мраморную колонну, пружинила под ногами. Арсений поднимался на второй этаж неспешно, знал, что там, наверху, на сей раз никого нет. Дверь, ведущая в обсерваторию, оказалась заперта на ключ, но теперь, когда он подготовился, это не было проблемой. Пользоваться отмычками научил его Лысый, просто так, на всякий случай. Вот, случай представился.

В обсерватории ничего не изменилось: то же запустение, тот же толстый слой пыли на массивном столе. Угрожающая надпись уже едва различима. Да ему и неважно, ему сейчас нужно совсем другое…

На все про все ушло несколько минут. Нельзя сказать, что на сердце сразу стало легче, но в беспросветном неведении вот-вот должна была забрезжить перспектива. Надо только побыстрее связаться с Лысым.

Спускаться по наружной лестнице Арсений не стал, лишь проверил, заперта ли дверь, ведущая на смотровую площадку. Дверь была заперта, но для него это уже ровным счетом ничего не значило, он получил то, что хотел.