Эгис Румит - Марат. История одной души (СИ)

Безумец прошел по шести улицам и никого не встретил. Он видел лишь, что сильно приблизился к собору. Он знал эти кварталы. Они были для среднего класса, занимали свое место между трущобами и центром города.

Марат все время слышал канонаду. Она перемещалась вокруг него, но он не попадал в ее эпицентр. Словно какая-то неведомая сила двигала по городу группы людей так, чтобы Марат всегда оставался в пустой клеточке.

Это правило не сработало лишь раз. После очередного пустого перекрестка Марат встретил мертвеца. Это был солдат ООН, но погиб он не в бою. Труп висел на дереве. Молодая пальма прогнулась под его тяжестью. Марат долго смотрел на его вывалившийся язык, потом услышал у себя за спиной окрик:

— Кто ты?

Он оглянулся и увидел вооруженного мужчину. Тот стоял в окне дома на другой стороне улицы. Вместо ответа Марат поднял оба свои ствола и дал двойную очередь. Ему помогла слепая удача: он взял ниже цели, и когда дула его автоматов повело вверх, пули сами нашли противника. Рама окна разлетелась беспорядочными осколками. Марат захохотал.

На участке были другие люди. Кто-то открыл огонь сквозь забор. Марат почувствовал, как пули просвистели в опасной близости от его головы. Он начал палить в ответ. Его шатало и мотало от отдачи. Пули летели во все стороны.

— Аллах Акбар! — отчетливо закричали из-за забора.

Автоматы Марата смолкли. Он еще раз нажал на спуск, но услышал только бесполезное щелканье. Тогда он достал из кармана одну из гранат, повертел ее в руках, выдернул чеку и бросил за забор. Он даже не мог вспомнить, где и когда узнал, что так надо делать. Но граната не подвела. Она оказалась даже проще винтовки. Прошла секунда, а потом грохнул оглушительный взрыв. Из ограды участка вышибло несколько досок, другие посекло осколками. Марат не услышал своего смеха. Из его плеча торчала деревянная щепка. Он ее вытащил.

Взрыв потушил его трубку. Марат нашарил в карманах шорт пакет опия, досыпал в трубку белого порошка, потом подогрел ее над раскаленным дулом одного из брошенных автоматов. Она снова начала тлеть. Он глубоко затянулся и пошел вперед.

Забор так пострадал от взрыва, что Марат проломил его голыми руками. Он пробился на участок. Раньше здесь жили небедные люди: во дворе был устроен небольшой бассейн. Сейчас вода в нем стала мутной и дымящейся, в ней растворялись вывороченные комья земли. Всюду висела пыль, пахло порохом.

К Марату медленно возвращался слух. Он услышал стон, перешагнул обломки шезлонга и наткнулся на человека, который в него стрелял. Мужчина был арабом. Он лежал на спине, зажимая рукой распоротый осколком бок. Его чалма посерела от пыли, лицо было разбито. Он смотрел на Марата одним глазом.

— Отпусти бок, — сказал Марат. — Я хочу посмотреть, как вываливаются твои кишки.

— А-ах, — слабо ответил боевик. Что-то тихо щелкнуло. Лицо мужчины скривилось. Он достал пистолет. Марат, ничего не предпринимая, наблюдал, как араб целится.

— Ты не можешь меня убить, — сообщил он.

Раздался выстрел. В горле у Марата влажно квакнуло. Он посмотрел вниз и увидел кровь. Она стекала узким ручейком из маленького отверстия в правой половине его груди. На соске повисли алые капли. Марат удивленно размазал их, потрогал рану. Боли он не чувствовал, но, когда он глубоко затянулся, из дырочки поднялась струйка белого опиумного дыма. Марата это позабавило.

Он снова заглянул в лицо раненого, но тот уже был мертв. Его единственный глаз потух, на губах застыла странная улыбка. Он радовался, что перед смертью подстрелил врага. Марат оставил его, отыскал во дворе новую винтовку и пошел дальше. Его голова кружилась, но собор был уже совсем близко.

— Меня нельзя убить! — снова крикнул Марат, но голос почему-то подвел его, прозвучал тихо, и больше он не пытался кричать. Просто шел. Иногда его грудь сжималась от резкого спазма, он кашлял и сплевывал себе под ноги маленькие сгустки крови.

Скоро он ступил на асфальтированную площадь; здесь раньше останавливались туристические автобусы. Собор стоял перед ним — огромный, выстроенный посреди рукотворной каменной пустоши. Он был похож на крепость, окруженную концентрическими кругами оборонительных линий.

Ветер нес клубы дыма. На т-образных фонарных столбах трепетали праздничные флажки. Было пусто — ни одного человека, ни одной машины. Асфальтовый плац, сухой, горячий и голый, протянулся на сотни метров.

Марат шел. Пары столбов одна за другой оставались у него за спиной. Ему казалось, что собор смотрит на него. Он уже смотрел на него так. В то утро, когда он убил свою мать, и в тот момент, когда он смывал с себя кровь Клавинго. В каждый ясный день.

Территорию базилики окружала витая ограда. Марат вошел в распахнутые ворота. Еще одна линия обороны позади. Его армейские ботинки заскрипел по белому мрамору парадной аллеи.

Собор выставил свои посты. Навстречу пришельцу маршировали геометрические отряды клумб. Каждый ромб и квадрат был заряжен тысячей вялых, умирающих без полива красных цветочков. Солнце отражалось в полированных серых бордюрах.

Кровавые плевки Марата оставили на камнях кривой пунктир. Он шел, истекая кровью и холодным потом. Его трубка потухла, но он больше не зажигал ее, и она просто торчала из уголка его безумно улыбающегося рта.

Марат еще никогда не был так близко. Он увидел, как огромен Нотр-Дам-де-ла-Пэ. Длинные полукруглые портики, как крабьи клешни, вытянулись по сторонам от парадного входа, захватывая аллею в свое кольцо. Их колонны были в два раза выше и в сто раз толще фонарных столбов. Маленький купол каждой из четырех пристроенных к ним часовен превосходил своими размерами дом старика Роберта.

Марат прошел по выложенному в камне изображению голубя. Он не заметил его, потому что оно было слишком большим. Двадцатиметровые крылья священной птицы простирались к разным концам площади.

Марат слышал звуки своих шагов. Они попали в ловушку и негромким, но отчетливым эхом отражались от колонн и стен окружающих строений. «Я пришел», — подумал Марат. Эта мысль была исчерпывающей, последней. Он начал восхождение.

Под портиком парадного входа царила глубокая тень. Дневной свет, проходя через витражи, распадался на тысячи оттенков. Между колонн-башен легли голубые и розовые блики.

Врата Нотр-Дам-де-ла-Пэ были открыты. Марат, шатаясь, оперся об одну из створок. Его руки были перепачканы собственной кровью. На стеклянных дверях храма остались крошечные отпечатки человеческих ладоней. Они незаметно слились с узором витража.

— Бог, — неуверенно позвал Марат. Его негромкий хриплый голос ударным эхом распространился на все помещение.