Стивен Кинг - Девочка, которая любила Тома Гордона

– Господи, если Ты не можешь быть болельщиком «Ред сокс», поболей за Тома Гордона. Это Ты сделать можешь? Хотя бы это?

Всю ночь она впадала в забытье и приходила в себя, дрожала всем телом, засыпала и просыпалась, как от толчка, в полной уверенности, что Зверь уже здесь, что он вышел из лесу, чтобы съесть ее. Том Гордон говорил с ней; однажды с ней говорил и ее отец. Он появился позади Триши и спросил, нравятся ли ей макароны. Триша обернулась, но никого не увидела. Вновь метеоры бороздили небо, но Триша не могла с уверенностью сказать, то ли она действительно их видела, то ли они ей приснились. В какой-то момент она достала плейер, в надежде, что батарейки поднакопили энергию, такое случалось, если дать им немного отдохнуть, но уронила его в траву, прежде чем успела проверить, зажглась красная лампочка или нет, а потом уже не могла найти, как ни старалась. В конце концов ее руки вернулись к рюкзаку и нащупали пряжки. Защелкнуты. Триша решила, что она и не доставала плейер, потому что не помнила, как в темноте защелкивала пряжки. С дюжину раз она заходилась кашлем, и боль при каждом приступе уходила глубоко вниз, в грудную клетку. В какой-то момент она приподнялась, чтобы попи́сать, и из нее хлынула такая горячая струя, что Трише пришлось закусить губу, чтобы не закричать.

Ночь прошла, как проходят ночи для тяжело больных людей: время то ускоряло, то замедляло свой бег. И когда зачирикали птички, а небо над деревьями посветлело, Триша поначалу отказывалась в это верить. Она подняла руки, посмотрела на грязные пальцы. Она уже смирилась с тем, что не переживет эту ночь, но, судя по всему, ей это удалось.

Девочка полежала, пока рассвет не набрал ход. А когда уже смогла различить висевшую над ней тучу мошкары, медленно поднялась. Постояла, чтобы понять, удержат ли ее ноги и откажутся ей служить.

Если откажутся, я поползу, подумала Триша, но ползти ей не пришлось, пока не пришлось: ноги держали. Она вновь наклонилась, чтобы подхватить рюкзак. А когда разогнулась, закружилась голова, перед глазами появилась эскадрилья больших черных мух. Наконец они разлетелись, и Триша смогла закинуть рюкзак за спину.

Тут возникла новая проблема: в какую сторону ей идти? Уверенности у нее не было: дорога одинаковая, что в одном направлении, что в другом. Триша встала лицом к одной колее, спиной к другой. Посмотрела направо, потом налево. Ее нога что-то задела. Триша опустила глаза. Ее «Уокмен», мокрый от росы. Проводки намотаны на корпус, наушники в углублениях. Значит, ночью она все-таки достала его из рюкзака. Триша наклонилась, подняла плейер, уставилась на него. Снова надо снимать рюкзак, открывать его, класть в него «Уокмен»? Слишком тяжелая работа, все равно что сдвигать гору. С другой стороны, и выбрасывать плейер – не дело, все равно что признать свое поражение.

Триша стояла минуты три, а то и больше, глядя на маленький плейер. От высокой температуры ярко блестели глаза. Выбросить или оставить? Что ты решила, Патриция? Ты согласна на набор кухонной посуды или продолжишь борьбу, попытаешься выиграть автомобиль, норковую шубу, поездку в Рио? Ей пришла в голову мысль, что будь она компьютером Пита, то выбросила бы на экран надпись: «Программа допустила непоправимую ошибку и должна быть закрыта», окружив ее иконками-бомбочками. От этой мысли Тришу разобрал смех.

Но смех этот практически сразу перешел в кашель. Такой сильный, что согнул Тришу пополам. И вскоре она лаяла, как собака, уперевшись ладонями в колени, а волосы висели перед глазами грязным занавесом. Девочка, однако, устояла на ногах, отказываясь сдаться и сесть или лечь на землю. Наконец кашель стих, и тут Триша поняла, что может зацепить «Уокмен» за пояс джинсов. На заднем торце маленького плейера имелась скоба, предназначенная аккурат для этого случая, не так ли? Конечно, имелась. Как она могла об этом забыть? Видать, у нее совсем плохо с головой.

Триша уже открыла рот, чтобы сказать: «Элементарно, мой дорогой Ватсон», – она и Пепси иногда говорили так друг другу, но тут что-то теплое выплеснулось на ее нижнюю губу. Триша вытерла ладонью кровь, опустила руку, посмотрела на ладонь, глаза у нее широко раскрылись.

Должно быть, я что-то прикусила во рту, когда кашляла, подумала девочка, но сразу поняла, что не стоит себя обманывать. Эта кровь поднялась откуда-то изнутри. Мысль эта напугала ее, а от страха она стала куда лучше соображать. К ней вновь вернулась способность логического мышления. Она прочистила горло (очень осторожно, чтобы не вызывать очередного приступа кашля), сплюнула. Слюна стала ярко-алой. Господи! Поделать с этим она ничего не могла, зато отпали последние сомнения в том, куда ей идти. Прошлым вечером солнце село по ее правую руку. Триша поворачивалась вокруг оси, пока поднимающееся солнце не оказалось слева от нее. Вот оно, нужное направление. Теперь Триша не могла взять в толк, с чего у нее возникали какие-то вопросы.

Медленно, осторожно, словно по только что вымытому полу, Триша двинулась дальше. Скоро все и решится, думала она. Этот день – мой последний шанс, может, даже это утро – мой последний шанс. Сил у меня так мало, что я, наверное, не смогу идти во второй половине дня. А если мне удастся подняться после следующей ночи, это будет чудо из чудес.

Чудо из чудес. Кто так любил говорить, мать или отец?

– А какая разница? – прохрипела Триша. – Если я выберусь отсюда, у меня появятся собственные присказки.

В пятидесяти или шестидесяти футах севернее того места, где Триша провела ночь, девочка заметила, что все еще несет «Уокмен» в правой руке. Она остановилась, чтобы зацепить скобу за пояс джинсов. Джинсы теперь свободно болтались на ней. Если я похудею еще на несколько фунтов, то меня возьмут в манекенщицы и я буду показывать последние французские модели, подумала она. Триша как раз размышляла над тем, что ей делать с проводками и наушниками, когда утреннюю тишину разорвала череда далеких взрывов: кто-то словно высасывал лужицу газировки через гигантскую соломинку.

Триша вскрикнула от неожиданности. Шум перепугал не только ее. Закаркали вороны, из кустов вылетел возмущенный фазан.

Триша стояла, широко раскрыв глаза, забытые наушники болтались на конце проводков у ее поцарапанной, грязной лодыжки. Она узнала этот звук – звук выхлопа в глушителе. Значит, грузовик. А может, мотоцикл. Впереди дорога. Настоящая дорога.

Ее так и подмывало сорваться с места и бежать, бежать, бежать, но она понимала, что нельзя. Если бы она побежала, то разом израсходовала бы последние остатки энергии. Это было бы ужасно. Лишиться чувств или умереть в пределах слышимости рева глушителя – все равно что не удержать победный счет на последней подаче. Такие кошмары в бейсболе случались, но она дала себе слово, что с ней такому не бывать.