Казино смерти - Кунц Дин Рей

До похода в «Панаминт» я полагал, что со временем вернусь в ресторан Терри Стэмбау и вновь встану у гриля. Но если выяснится, что блюда быстрого приготовления действуют мне на нервы, тогда я всегда смогу реализовать мечту своей жизни, уйти в «Мир покрышек», не продавать их, а устанавливать на колеса.

Этот грозовой день в пустыне многое переменил во мне. У каждого из нас должны быть свои цели, свои грезы, и мы должны стремиться их реализовать. Мы, однако, не боги, нам не дано творить будущее по собственному желанию. И дорога, которую прокладывает нам мир, учит человечности, если, конечно, мы хотим учиться.

Стоя в пахнущей плесенью комнате заброшенного отеля, глядя на ставшее бесполезным ружье, слушая обуянную жаждой убийства сумасшедшую женщину, заявляющую, что мою судьбу решать будет она, отдав оба шоколадных батончика, я, конечно, чувствовал себя подавленным. Возможно, не таким подавленным, как Злой Койот, когда находит себя под тем самым валуном, которым хотел раздавить Бегающую Кукушку, но все-таки подавленным.

— Ты знаешь, почему тебе отсюда не выбраться, друг мой?! — кричала она.

Я не стал спрашивать, в полной уверенности, что она и так мне все скажет.

— Потому что я знаю о тебе все. Все-все. Я знаю, что это работает в обе стороны.

Смысла ее заявления я не понял, но загадочностью оно не превосходило многие другие, сделанные ею раньше, поэтому я не стал прилагать особых усилий, чтобы попытаться его истолковать.

Меня интересовал другой вопрос: когда она перестанет кричать и начнет меня искать. Может, Андре уже прокрался в люкс, и ее крики в коридоре служат только одной цели: заставить меня думать, что топор еще не занесен над моей шеей.

И тут, словно прочитав мои мысли, она добавила:

— Мне нет необходимости искать тебя, Одд Томас, будь уверен.

Положив ружье на пол, руками я стер с лица пот, потом вытер руки о джинсы. По ощущениям я не мылся уже шесть дней, и не было никакой надежды на воскресную баню.

Я всегда ожидал, что умру чистым. В моем сне, когда я открывал белую филенчатую дверь и мне протыкали шею, я был в чистой футболке, отглаженных джинсах, только что надетом нижнем белье.

— Искать тебя слишком рискованно. У меня нет никакого желания получить пулю в лоб! — крикнула Датура.

С учетом того, в какие истории я то и дело попадаю, совершенно непонятно, откуда это у меня, ожидание, что я умру чистым. Теперь, когда я задумался об этом, по всему выходило, что это какой-то удивительный, совершенно несвойственный мне самообман.

Фрейд наверняка отлично бы провел время, анализируя мой «должен-умереть-в-чистоте» комплекс. Но что Фрейд понимал в жизни?

— Психический магнетизм! — выкрикнула она, и вот тут, пожалуй, я прислушался. — Психический магнетизм работает в обе стороны, друг мой.

Настроение у меня и так было не лучшее, а после ее слов упало еще больше.

Когда я нацеливаюсь на какую-то цель, то просто кружу по городу, и мой психический магнетизм в большинстве случаев выводит меня на нужного мне человека, но иногда, если я много думаю о ком-то, пусть активно и не ищу его, срабатывает тот же механизм: этого человека тянет ко мне, пусть он об этом и не подозревает.

Когда психический магнетизм срабатывает с точностью до наоборот, без моего активного участия, я не контролирую процесс… и потому меня могут ждать самые неприятные сюрпризы. Из всего, что Дэнни мог рассказать Датуре, как раз вот этого ей знать и не следовало.

Ранее, если плохиш оказывался в непосредственной близости от меня благодаря обратному психическому магнетизму, для него это был такой же сюрприз, что и для меня. То есть хотя бы в этом мы оказывались на равных.

Вместо того чтобы бегать из номера в номер, с этажа на этаж, Датура намеревалась стоять на месте, естественно, настороже, чтобы не мешать моей ауре (или как там называется та моя часть, что генерирует этот психический магнетизм) притягивать меня к ней. Она и Андре могли прикрыть обе лестницы, изредка проверяя, нет ли шума в лифтовых шахтах, и ждать, пока она не окажется рядом со мной (или за спиной у меня), потому что, как поется в песне Уилли Нельсона, «она всегда в моих мыслях».

И пусть я сумел бы исхитриться и найти еще один выход из отеля, помимо лестниц и лифтовых шахт, избежать еще одной встречи с ней, прежде чем обрету свободу, скорее всего, не представлялось возможным. В сложившейся ситуации она становилась моей судьбой.

Если вы выпили лишнюю кружку пива и вам хочется поспорить, тогда вы можете сказать: «Не будь идиотом, Одд. Всего-то тебе нужно — не думать о ней!»

Представьте себе, как в солнечный летний день вы бежите босиком, беззаботный, как дитя, и тут ваша нога наступает на старую доску, и шестидюймовый гвоздь, торчащий из нее, протыкает вам стопу. Нет никакой необходимости менять планы на день и искать врача. Все у вас будет хорошо, если не думать о том, что большой, острый, ржавый гвоздь торчит из ноги.

Вы играете в гольф, вам нужно пройти все восемнадцать лунок, но после одного удара мяч улетает в густую траву. Вы пытаетесь его достать, и вас кусает гремучая змея. Нет никакой необходимости набирать «911» по мобильнику. Вы уверенно пройдете оставшиеся лунки, если сможете сконцентрироваться на игре и забыть про змеиный укус.

Независимо от того, сколько пива вы выпили, полагаю, вам уже понятно, о чем я. Датура стала гвоздем, проткнувшим мне стопу, змеей, ядовитые зубы которой впились мне в руку. При сложившихся обстоятельствах я мог не думать об этой женщине с тем же успехом, как, находясь в одной комнате с разозленным, голым борцом сумо, не замечать его присутствия.

Но по крайней мере она рассказала мне о своих намерениях. Теперь я знал, что ей известно об обратном психическом магнетизме. Она могла напасть на меня, застав врасплох, но, умирая, я бы точно знал, благодаря чему ей удалось отрубить мне голову и напиться моей крови.

Она перестала кричать.

Я ждал, вслушиваясь в нервирующую меня тишину.

Под ее крики не думать о ней было гораздо проще, чем теперь, когда она замолчала.

Барабанная дробь дождя. Гром. Надгробная песнь ветра.

Оззи Буну, моему наставнику и писателю, понравилась бы такое сочетание слов. Надгробная песнь ветра.

Пока я играл в прятки с безумной женщиной в наполовину сожженном отеле, Оззи, скорее всего, сидел в своем уютном кабинете, пил густой горячий шоколад, ел ореховые пирожные и, возможно, уже писал первый роман детективной серии, главным героем которой стал человек, понимающий язык животных. Возможно, роман этот назывался «Надгробная песнь по хомячку».

Но сейчас, разумеется, ветер исполнял надгробную песнь по Роберту, который, нашпигованный свинцом и с переломанными костями, лежал двенадцатью этажами ниже.

Мне совершенно не хотелось возвращаться в коридор. Но, с другой стороны, совершенно не хотелось и оставаться в гостиной люкса, где я в тот момент находился.

Помимо бумажных салфеток, бутылки воды, нескольких других предметов, которые не представляли никакой ценности для человека, оказавшегося в такой ситуации, как я, у меня в рюкзаке лежал складной рыбный нож. Самое острое лезвие не чета ружью, при условии, что оно было у Датуры, но все лучше, чем бросаться на нее с пачкой бумажных салфеток.

Я никого не смог бы ударить ножом, даже Датуру. Использование стрелкового оружия для меня уже мука, а ведь оно позволяет убивать на расстоянии. Выстрел убивает опосредствованно, убийство ножом — дело почти интимное. Убить Датуру ножом, перепачкаться в ее крови, которая хлынет на рукоятку, на руку… для этого требовался другой Одд Томас, из параллельной реальности, более жестокий, чем я, и менее озабоченный чистотой.

Вооруженный только голыми руками и решимостью, я вернулся в среднюю комнату люкса.

Ни Датуры, ни Андре.

Никого не обнаружил и в коридоре, где она только что кричала.

Выстрелы заставили ее прибежать с северного конца коридора. Вполне возможно, что и раньше она охраняла северную лестницу, а теперь вернулась на нее.