Клайв Баркер - Книга крови 2

– Какие показания свидетельствуют против него?

– Месье Фокс, я вовсе не обязан быть с вами откровенным. Какие бы ни были доказательства, это целиком наше дело. Достаточно сказать, что ни одно лицо не было замечено в доме за то время, которое обвиняемый, по его утверждению, провел в какой-то вымышленной кондитерской. В довершение ко всему в комнату, где была найдена покойная, можно проникнуть только с парадного хода...

– А как насчет окна?

– Под ним гладкая стена, три пролета. Только акробат смог бы преодолеть ее.

– А состояние тела?

Инспектор скорчил рожу. Омерзительную.

– Ужасное. Кожа и мышцы просто стянуты с костей. Весь позвоночник разворочен. Кровь. Много крови.

– Филиппу семьдесят.

– Так что?

– Старик не смог бы...

– В других отношениях, – прервал его инспектор, – он оказался вполне способным, не так ли? Любовник, а? Страстный любовник, на это-то он был способен.

– А какой, по-вашему, у него был мотив?

Рот инспектора скривился, глаза выпучились, он ударил себя в грудь.

– Человеческое сердце такая загадка, не правда ли? – сказал он, точно отказываясь искать причины делам сердечным, и, чтобы подчеркнуть окончательность своих слов, он встал, чтобы проводить Луиса до двери.

– Мерси, месье Фокс. Я понимаю ваше смущение. Но вы только зря теряете время. Убийство есть убийство. Тут все происходит по-настоящему, не то что на ваших картинках.

Он увидал удивление на лице Луиса.

– О! Я не настолько нецивилизован, чтобы не слышать о вас, месье Фокс. Но я прошу вас, занимайтесь своими выдумками так, как можете, это – ваш дар. Мой – это исследовать истину.

Луис не мог больше выносить этого хорька.

– Истину? – фыркнул он инспектору. – Вы не узнаете истину, даже если наступите на нее.

Хорек выглядел так, словно наступил на дохлую рыбу. Это был очень маленький реванш, но после него целых пять минут Луис чувствовал себя лучше.

Дом на улице Мортир был в неважном состоянии, и Луис ощущал запах гнили, пока карабкался по лестнице на третий этаж. Вслед ему отворялись двери, и любопытные перешептывания ползли ему вслед, но никто не попытался остановить его. Комната, где все это случилось, была заперта. Это рассердило Луиса, хотя он не был уверен, что обследование комнаты поможет разобраться в деле Филиппа. Он раздраженно спустился по лестнице вниз, в горьковатый уличный воздух.

Катерина вернулась в отель Бурбонов. Как только Луис увидел ее, он понял, что услышит что-то новое. Ее седые волосы не были стянуты в привычный пучок, но свободно лежали по плечам. В электрическом свете лицо ее приобрело болезненный серо-желтый оттенок. Она дрожала даже в застоявшемся воздухе прогретых центральным отоплением комнат.

– Что произошло? – спросил он.

– Я ходила в квартирку Филиппа.

– Я тоже. Она заперта.

– У меня ключ, запасной ключ Филиппа. Я просто хотела собрать для него сменную одежду.

Луис кивнул.

– И что?

– Там был кто-то еще.

– Полиция?

– Нет.

– Кто же?

– Я не могла разглядеть. Не знаю точно. Он был одет в просторное пальто, на лицо повязан шарф. Шляпа. Перчатки...

Она помолчала.

– ...В руке у него была бритва, Луис.

– Бритва?

– Опасная бритва. Как у парикмахера.

Что-то проплыло в глубине сознания Луиса. Опасная бритва, человек, одетый так, чтобы его никто не мог узнать.

– Я испугалась.

– Он сделал тебе больно?

Она покачала головой.

– Я закричала, и он убежал.

– Он тебе что-нибудь сказал?

– Нет.

– Может, это друг Филиппа?

– Я знаю друзей Филиппа.

– Может, друг девушки? Или брат?

– Может быть. Но...

– Что?

– В нем было что-то странное. Он был надушен, прямо-таки вонял духами, и он ходил такими семенящими шажками при том, что был таким огромным.

Луис обнял ее.

– Кто бы он ни был, ты напугала его. Ты не должна туда больше ходить. Если нам нужно собрать для Филиппа одежду, я с радостью пойду туда сам.

– Спасибо. Я чувствую себя дурой: может, он просто случайно туда вошел. Просто поглядеть на комнату, где произошло убийство. Люди делают так, верно ведь? Из какого-то ужасного любопытства...

– Я завтра поговорю с Хорьком.

– Хорьком?

– Инспектором Маре. Пусть обыщет помещение.

– Ты видел Филиппа?

– Да.

– Как он? Ничего?

Несколько мгновений Луис не отвечал.

– Он хочет умереть, Катерина. Он уже сдался, не дожидаясь суда.

– Но он же ничего не сделал.

– Мы не можем это доказать.

– Ты всегда так гордился своим предком. Ты был в восторге от Дюпена. Докажи это.

– И с чего начать?

– Поговори с кем-то из его друзей, Луис. Пожалуйста!Может, у женщины были враги.

Жак Солель уставился на Луиса через круглые толстые очки, его радужные оболочки казались огромными и деформированными из-за этих стекол. Он уже выпил слишком много коньяка.

– Никаких врагов у нее не было, – сказал он. – Только не у нее. Ну, может быть, несколько женщин, которые завидовали ее красоте.

Луис крутил в руках кусочек сахара в обертке, который ему выдали вместе с кофе. Пока Солель был пьян, от него можно было получить кое-какую информацию, но странно, что Катерина описала этого коротышку, сидящего напротив него, как самого близкого друга Филиппа.

– Вы думаете, что Филипп убил ее?

Солель оттопырил губы.

– Кто знает?

– Что вы имеете в виду? По-вашему как?

– О! Он мой друг. Если бы я знал, кто убил ее, я бы сказал об этом.

Это было похоже на правду. Может, коротышка просто топит в коньяке свои печали?

– Он был джентльменом... – сказал Солель, рассеянно блуждая глазами по улице. Через запотевшее окно кафе можно было видеть, как парижане храбро борются с очередной яростной метелью, тщетно стараясь сохранить свою осанку и свое достоинство в зубах бури.

– Джентльменом... – снова повторил он.

– А девушка?

– Она была прелестна, и он был влюблен в нее. Конечно, у нее были и другие поклонники. Женщины ее типа...

– Ревнивые поклонники?

– Кто знает?

Опять: кто знает? Все повисло в воздухе, точно пожатие плечами. Кто знает... кто знает... Луис начал понимать страсть инспектора к истине. Потому что впервые за десять лет он поставил себе жизненную цель: пробиться через все эти, висящие в воздухе, безразличные «кто знает?» и выяснить, что же случилось в комнате на улице Мортир. Не приблизительно, не с художественной точки зрения, но истину, полную, непререкаемую истину.

– Вы не помните никакого конкретного человека, который ухаживал бы за ней? – спросил он.