Александр Кудрявцев - Винчестер

 Спустя века на их месте появился город. Новая столица империи росла. Болотная земля принимала новые кости, новую кровь и новые страдания.

 Внизу шевельнулся Зверь.

 Его поливали болью и кровью голодные бунты, восстания, революции. Ему подарила тысячи смертей большая война. Болотный бог окреп и разбудил слугу.

 Зверь набирал силу для возвращения.

 Глава 28. Я поднимаю на битву погибшую рать

 - Безглазый, - я разжал хватку, - где Искра?

 - Ее здесь нет…

 - Что значит, нет? – заорал я. -  Что ты с ней сделал?

 - Она в твоем мире, Винчестер. Будешь ты с ней или нет… сейчас зависит только от тебя.

 Он не врал. Я чувствовал это. Безглазый легко читал мои мысли.

  - Ты один из нас… В тебе сила… Ты прошел все испытания…  Зверь давно искал человека… который может открыть Дверь…

 - Почему я? Почему? – я встряхнул умиравшего шамана.

 -  Ты победил проклятие своего рода… Теперь ты - позвоночник между мирами живых и мертвых... Открывающий двери… Новый шаман.

 - Как ты?

 - Я стар… Мое время прошло... Поэтому честь выпала именно тебе.

 -  Какая честь?

 - Пора выпустить Зверя… Нужно открыть Дверь... Дверь между мирами… Вы выйдете вместе.

 - Я обычный человек…

 - Сначала… ты мне таким и показался… Обычным… трусом…  Но проклятие привело к тебе мертвых… и ты справился… А мертвые оставили тебе не только память… Они оставили силу…

 - Да какую к чертям собачьим…

 - Ненависть! – прошипел шаман. – Поколения ненависти… Ты заряжен ей до упора, Винчестер… Все это время… тебе не хватало пороху… Но даже обычный мужчина… готовый убить или быть убитым… превращается в полубога… Пришлось разыграть этот спектакль… Теперь ты готов…  Дверь… - коготь Безглазого указывал на длинный коридок, в который сужался зал подземной лаборатории.

 - А если я откажусь?

 - У тебя нет выбора… Он уже идет за тобой… Он…

 Тело Безглазого выгнулось, ноги заскребли по полу, и шаман затих.

 Я повернулся к тоннелю.

 Пол коридора оказался  мягким, как сырое мясо. Багровые стены пульсировали, натягивались, будто перепонки, и тогда проступали очертания уродливых существ, пытающихся выбраться наружу.

 Я еле переставлял ноги. Покачнувшись, оперся о стену, но тут же отдернул руку. На ощупь стена  оказалась горячей и скользкой, как парные внутренности. 

 По стенам коридора прошла судорога. Шепот существ перешел в вой, они кричали, визжали и шипели. Хор набухал в ушах багровой ватой, а я все пробирался вперед по бесконечному, исходящему спазмами коридору и только выбравшись к длинной, слабо освещенной сверху лестнице, остановился отдышаться.

 Нос защекотал запах старого подвала: побелки, пыльной паутины, подгнившей картошки. Передо мной вытянулась вверх сбитые ступени, упиравшиеся в деревянную дверь из непригнанных досок. Сквозь щели пробивались лучи солнца, и шелестела на ветру еще невидимая листва моего мира.

 Я поковылял вверх на дрожащих от усталости ногах. Колени подогнулись, я рухнул на грязные покатые ступени и пополз, обдирая руки о сколы, задыхаясь в теплом, гнилом, как несвежее дыхание, воздухе.

 Стены-перепонки лопнули. Те, кто были за ними, ползли ко мне из темноты.

 Дверь между мирами выглядела хлипкой заслонкой.

 «Мир болен. Когда-то ему нанесли рану, и с тех пор из мира уходит свет. Легенды про смерть светлого бога, о похищении богини света, история про Змея и яблоко – все они об одном и том же. Когда-то с миром что-то случилось и продолжает случаться в жизни каждого из нас. Черный сквозняк из невидимых трещин. Когда это происходит, каждый делает свой выбор».

 Голос Ворона звенел в мозгу, как живой.

 - Какой? – пробормотал я, уже зная ответ.

 Голос усмехнулся.

 «Открыть подвал. Или стать тишиной внутри грома. И биться за то, что тебе дорого».

 Я остановился у двери. Поворачиваясь лицом к тому, что шло из Тумана, я почувствовал, как шевелятся и седеют волосы на голове.

 «Удары сердца твердят мне, что я не убит, Сквозь обожженные веки я вижу рассвет. Я открываю глаза — надо мною стоит Великий ужас, которому имени нет»…

 Мрак вытягивал остатки сил и пробирался внутрь тоскливым предчувствием смерти.

 « Я знаю то, что со мной в этот день не умрет. Нет ни единой возможности их победить. Но им нет права на то, чтобы видеть восход. У них вообще нет права на то, чтобы жить»…

 Я хриплю последнюю песню из последних сил.

 А как иначе?

 «И я трублю в свой расколотый рог боевой, я поднимаю на битву погибшую рать; и я кричу им «вперед!», я кричу им «за мной!», раз не осталось живых, значит, МЕРТВЫЕ, ВСТАТЬ!»[3]

 В темноту ударил столб света, будто где-то сверху врубили мощный прожектор, и мрак закричал на сотни голосов. В луче струились человеческие фигуры. Они снова были рядом. Те, кого я отпустил, вернулись. И мрак гремел и трещал, будто мокрое от грозы небо, а блики света мелькали, как веселые клинки, и дрожали золотые нити, которые связывали всех. Тьма вздрогнула, съежилась – и взорвалась салютом разноцветных сверхновых и вытянулась в парсеки звездной пыли новеньких галактик. 

 Когда все утихло, я осторожно приоткрыл дверь. Шагнул вперед, щурясь от непривычно яркого света.

 За порогом оказался обычный питерский дворик, уютно устроившийся под желтыми кронами старых деревьев, такой тихий, что я не сразу ощутил его странность. Люди, шагавшие к подъезду, собака, вылетевшая порезвиться на газон, и даже голуби, вспорхнувшие с асфальта, застыли в воздухе, как восковые фигуры.

 Я вышел на такую же неподвижную улицу: замершие авто и пешеходы, стая чаек, будто вмерзшая в синюю глыбу неба над крышами Васильевского острова.

 Мой мир застыл в ожидании моего выбора.

 - Все нормально! – махнул я рукой. – Я вернулся. Поехали!

 Картинка вокруг ожила, сдвинулась, зашумела и загудела на сотни разноцветных голосов.

 А я подошел к знакомому подъезду. Чуть помедлил и набрал номер на домофоне.

 Не нужно быть богом, чтобы знать, где тебя всегда ждут.

Примечания

1

Поезд беглеца никогда не вернётся,

На неверном пути лишь в одну сторону,

Наверное, я должен добраться куда-то,

А я – не здесь и не там.

(«Психбольница»)