Джо Хилл - Коробка в форме сердца

Джуд швырнул девушку на пассажирское сиденье, но она тут же подскочила, снова прильнула к нему, тычась мокрым горячим лицом ему в грудь.

– Я так испугалась, страшно испугалась и побежала… – Он оттолкнул ее локтем с такой силой, что она ударилась о дверцу и, ошарашенная, замолчала.

– Хватит. Ты неуправляема. С меня довольно. Слышишь? Ты не единственная, кто умеет предсказывать будущее. Хочешь послушать, что предскажу тебе я? Вижу тебя с чемоданами в руках на автобусной остановке, – яростно выпалил Джуд.

Грудь сдавило – напоминание о том, что ему не тридцать четыре, а пятьдесят четыре года.

Почти на тридцать лет больше чем ей. Анна молча смотрела на него. В широко распахнутых глазах застыло непонимание.

Он включил зажигание и поехал к дому. Когда он сворачивал на подъездную дорогу, Анна нагнулась и попыталась расстегнуть молнию на его брюках, чтобы сделать ему минет, но от такой мысли к горлу Джуда подкатила тошнота. Это невообразимо, он не мог позволить ей сделать это и снова оттолкнул ее от себя.

Почти весь следующий день он избегал встречи с девушкой, но вечером, когда он вернулся в дом после прогулки с собаками, Анна вышла из спальни и попросила его приготовить суп – какой угодно, хоть из консервов. Он кивнул.

Войдя в спальню с подносом, где стояла чашка куриного бульона с вермишелью, он увидел, что Анна пришла в себя. Истощена и обессилена, но с ясной головой. Она попыталась улыбнуться ему – он не хотел этого видеть. Ему и так предстояло трудное дело.

Она села на постели и поставила поднос на колени. Он опустился на край кровати и смотрел, как она маленькими глотками ест суп. Есть ей не хотелось. Суп был лишь предлогом, чтобы позвать его в спальню. Он видел, как напрягаются ее челюсти перед каждым крохотным, через силу глотком. За последние три месяца она похудела на двенадцать фунтов.

Одолев не более четверти чашки, она отставила поднос в сторону и улыбнулась. Так улыбается ребенок, которому обещали мороженое, если он съест спаржу. Она поблагодарила: спасибо, очень вкусно. Она сказала, что ей лучше.

– В понедельник я должен ехать в Нью-Йорк. Я еду вместе с Говардом Стерном[29], – сказал Джуд.

Тревога вспыхнула в ее глазах.

– Я… Наверное… Мне не стоит ехать.

– Я не прошу об этом. Город для тебя сейчас не лучшее место.

Она посмотрела на него с такой благодарностью, что ему пришлось отвести глаза.

– Но и одну я не могу тебя здесь оставить, – продолжал Джуд. – Я думаю, тебе лучше всего пожить пока у родных. Во Флориде.

Она не ответила, и он заговорил снова.

– Хочешь, я позвоню, предупрежу их?

Она соскользнула в подушки. Натянула простыню до подбородка. Он боялся, что она заплачет, но Анна спокойно смотрела в потолок, сложив руки на груди.

– Хорошо, – сказала она наконец. – Ты и так был слишком добр, ты терпел меня очень долго.

– Вчера вечером я сказал…

– Я ничего не помню.

– Хорошо. То, что я тогда сказал, лучше забыть. Я ничего такого не имел в виду.

Хотя он имел в виду именно то, что сказал. И он только что сказал то же самое, но в менее грубой форме.

Они молчали так долго, что тишина начала действовать Джуду на нервы. Он уже собрался повторить сказанное другими словами, но Анна опередила его.

– Можешь позвонить моему папе. То есть отчиму. Он мне, конечно, не родной отец. Мой настоящий папа умер. Позвони отчиму. Он даже приедет за мной, если хочешь. Просто скажи ему, что нужно сделать. Отчим всегда называл меня «луковкой». Потому что я заставляю его плакать. Забавно, правда?

– Ему совсем не нужно приезжать. Я отправлю тебя на частном самолете.

– Не надо самолетов. Они слишком быстрые. На Юг нельзя лететь на самолете. Туда надо ехать на машине. Или на поезде. Чтобы видеть, как земля превращается в глину. Чтобы видеть все эти заброшенные свалки, забитые ржавыми машинами. Чтобы ехать через реки по мостам. Говорят, злые духи не способны пересечь бегущую воду, но это просто слова. Ты замечал, что северные реки совсем не похожи на южные? На Юге они цвета шоколада, а пахнут болотом и мхом. А здесь реки черные и пахнут сладко – соснами. Пахнут Рождеством.

– Я могу отвезти тебя на станцию и посадить на поезд. Так будет не слишком быстро?

– Нет.

– Тогда я иду звонить твоему па… отчиму.

– Погоди. Лучше я сама позвоню ему, – остановила его Анна.

Джуд тогда подумал, что она очень редко говорила о своей семье. А ведь они прожили вместе уже около года. Звонила ли она хоть раз своему отчиму, чтобы поздравить с днем рождения, сообщить о своих делах? Пару раз он, заглядывая в свою библиотеку, заставал ее разговаривающей по телефону с сестрой. Анна сосредоточенно хмурилась, тихо цедила фразы. Она походила на человека, из чувства долга играющего в неприятную ему игру.

– Почему ты не хочешь, чтобы я поговорил с ним? Боишься, что мы не понравимся друг другу?

– Да нет, я не боюсь. Он не будет груб с тобой или что-то еще в этом роде. Он не такой. С ним легко общаться. Он со всеми быстро сходится.

– Тогда в чем же дело?

– Я ему не рассказывала о нас, но могу догадаться, что он скажет. В восторг он не придет. Тут и твой возраст, и твоя музыка. Он ее ненавидит.

– Мою музыку ненавидят больше людей, чем любят. В этом весь смысл.

– Он не жалует музыкантов в принципе. В детстве он брал нас в долгие поездки на машине туда, где он когда-то искал воду, например, – и всю дорогу заставлял нас слушать по радио ток-шоу. Причем не важно какие. Однажды мы четыре часа подряд слушали канал прогнозов погоды. – Она медленно провела двумя пальцами по волосам, убирая с лица длинный золотистый локон, через секунду снова упавший ей на лоб. – Еще он умел делать один неприятный фокус. Находит какую-нибудь разговорную станцию – проповедников, например, – и слушает до тех пор, пока мы с Джесси не начнем молить его переключить. А он молчит и слушает, молчит и слушает, а потом, когда мы доходим до ручки, сам начинает говорить. Причем говорит то же самое, что и проповедник, слово в слово, только своим голосом. Как будто они читают хором с одного листа. Что-нибудь вроде: «Господь Искупитель истек кровью и умер за тебя. Что ты сделал для Него? Он нес свой крест, а ты плевал в Него. Какое бремя ты понесешь?» И так мог продолжать бесконечно, пока мать не останавливала его. Ей это тоже не нравилось. А он смеялся, выключал радио, но сам продолжал ту же проповедь еще долго. Повторял за проповедником, словно слышал радио в своей голове, словно он сам был радио. Меня это всегда ужасно пугало.

Джуд промолчал. Он не знал, нужно ли отвечать что-нибудь, и вообще не понимал, насколько правдива эта история. Она могла оказаться одним из тех заблуждений, что регулярно мучили Анну. Она вздохнула, снова откинула с глаз непослушные волосы.