Лют - Дженнифер Торн
В тот вечер, когда я встретила Хью, он показался мне странно знакомым, но почему именно, поняла лишь после двух порций спиртного в баре на верхней палубе. Лицо Хью отразилось в темном иллюминаторе, и в голове у меня щелкнуло: я вспомнила.
Когда мне было двенадцать, мы поехали через всю Флориду навестить бабулю и по дороге остановились на заправке. Мать пошла расплачиваться, а Бекка начала изводить меня придирками: то ли я не хотела с ней говорить, то ли, наоборот, много болтала, – поэтому я выскочила из машины и принялась бродить туда-сюда, вдыхая пары бензина. Проходя мимо припаркованного автомобиля, показавшегося мне пустым, я заглянула в салон, из обычного детского любопытства, и с водительского сиденья на меня уставился мужчина. Мне показалось, что мое появление привело его в ужас, но глаз он не отвел и, не мигая, продолжал смотреть на меня, как будто сам себя испытывал. Конечно, я тоже перепугалась и юркнула обратно в машину. Меня охватило чувство, что произошло что-то очень скверное. Дома у бабули по телевизору шли шестичасовые новости, и на экране я увидела фотопортрет того самого мужчины. Его разыскивала полиция. Я никому ничего не сказала. Кто поверил бы мне, двенадцатилетке? А если бы и поверили, то следом наверняка обвинили бы в том, что я подвергла семью опасности, ведь меня и так винили во всем подряд. А еще, честно говоря, какой-то частью души я не желала, чтобы его схватили. Я понятия не имела, какое преступление совершил этот человек, он вполне мог оказаться детоубийцей, и все же на некоем глубинном, внутреннем уровне мне всегда хотелось, чтобы любой беглец в итоге сумел скрыться. Поймали его или нет, мне неизвестно. С течением времени я почти убедила себя, что все это – мои выдумки. Это был другой человек. Совпадение. Внешне Хью нисколько не напоминал того мужчину, однако что-то в его облике воскресило в моей памяти тот день во Флориде. Была в нем какая-то скрытность, тень затравленности. Казалось, он от чего-то бежал. И во мне всколыхнулся тот же старый инстинкт, приветствие такого же выжившего. Я пожелала ему счастливого спасения. Испытывала бы я те же чувства, если бы в ночь знакомства с Хью знала все то, что открылось мне сегодня?
Я напрягаю слух, пытаясь различить голоса в саду за домом, но слышу лишь ветер, который шелестит листьями над моей головой.
Ветка, нет, тонкая веточка падает на землю чуть впереди, я охаю и хватаюсь за бешено колотящееся сердце. А ведь это мог быть сук. Он мог упасть далеко позади, я могла бы двигаться быстрее. Мелкие веточки сыплются с деревьев постоянно, но эта – словно предупреждение.
Я должна увидеть детей. Немедленно. Я ускоряю шаг, спешу покинуть обрамленную деревьями аллею, срезаю путь и направляюсь к входу для прислуги. У двери, ведущей на кухню, меня перехватывает Джо.
– Еще одна смерть, – произносит она, тщательно приглушив голос.
Я вскидываю глаза и лишь через мгновение понимаю, что она с тревогой вглядывается в мое лицо, что это был вопрос, а не утверждение.
– Ох, а я уж… Нет! В смысле новостей не было. Пока… – Я не могу заставить сказать это вслух. – Пока нет. – И без слов ясно.
– Слава богу. – Прищурившись, Джо смотрит через мое плечо вдаль – туда, где за сходящимися полосами северных вязов растворился Мэтью. – У тебя был такой вид, будто что-то стряслось. Накатывает волнами, да?
Так много всего. Но еще не все. Пока не все.
14:30
Народ – жители Люта – начал стекаться, и сад постепенно наполняется голосами. Молва облетела остров, соседи подходят помочь там, где уже не поможешь, а я лишь безмолвно смотрю, так крепко прижав костяшки пальцев ко рту, что на коже остается отпечаток зубов. Тело, которое еще несколько часов назад было живой Эйвери, переодевают, заворачивают в белоснежную простынь, осторожно поднимают и, уложив на четыре плеча, уносят.
Куда – так и не знаю. Возможно, к полицейскому участку, на временный пункт – до завтрашнего официального подсчета жертв, когда приедут коронеры с большой земли.
Нет. В Дне «Д» нет ничего официального. Мне представляется – и я отчего-то уверена в своей правоте, – как Эйвери укладывают в роще у жертвенного камня, рядом с Джоном, тоже обернутым в простыню, и иностранцами, ну или их останками. Здесь – правильное место. Мысленно вижу еще одну картину, яркую, точно воспоминание. Островитяне шествуют от деревни к роще. Они добровольно решили принести себя в жертву, как-то рассказывал Джон, едва ли не с упоением подчеркивая, что следов борьбы судебная экспертиза не обнаружила. В белых одеяниях, с цветочными венками на шеях, они заставляют себя держать голову прямо, переставлять ноги, отчаянно стараются, чтобы глаза сияли гордостью, а не полнились страхом.
Оборачиваюсь на звук. Даже не на звук – легкую вибрацию, отзывающуюся в животе и бедрах, как будто марширует отряд. Это не те, кто несет Эйвери; скорее всего, мне слышится воображаемая процессия, однако звук более четкий и механический. Топ. Топ. Топ. Словно движется армия. Сердце гулко стучит, я прикрываю глаза ладонью, вглядываюсь в линию горизонта. Ни кораблей, ни самолетов, ни войска. К нам никто не вторгается. Звук тоже исчез, как и не было. В День «Д» остров немного чудит. Они уже на подъездной дорожке. Откуда взялась эта белоснежная простынь? Кто-то принес из своего бельевого комода. Точно не наша: Хью сегодня вообще ничего никому не даст. Видимо, у кого-то в запасе хранятся семь аккуратно сложенных простыней, каждые семь лет их отбеливают и используют повторно. Если бы я поверила в День раньше, то узнала бы ответы на эти вопросы. Однако поверить я никак не могла. Таков порядок вещей. Они были правы: это нужно пережить самому, и День еще не окончен.
Белое пятно вспышкой мелькает меж деревьями: раз, два, три, – и я не отрываю от него глаз, хотя и понимаю, что Эйвери – вся, до последней клеточки – мертва. Мое сердце как будто трут на стиральной доске, а потом выкручивают, выкручивают снова и снова. Может, от несчастных случаев в День «Д» гибнет лишь половина людей, а остальные умирают от горя.
В нашем саду несколько человек, среди которых Иэн и Дженни Пайк. Крепко обнявшись, они смотрят вслед Эйвери, потом шепчут чтото друг другу на ухо и разжимают объятья. Иэн коротко и печально кивает мне, я киваю в ответ, и это не просто «здравствуйте», а «да, вы оказались правы, теперь я понимаю». Он знал,
