Николай Переяслов - Перед прочтением — сжечь!

— Вы все — заложники! — прокричал он ещё не понявшим, что произошло, зрителям. — Если вы попытаетесь бежать или устраивать тут против меня бунт, то я брошу факел под ноги, и мы все взлетим на воздух! Если в меня кто-нибудь выстрелит, то факел сам выпадет у меня из рук прямо в бензин, и бочки тут же взорвутся. Так что, во-первых, сидите спокойно. А во-вторых, пусть кто-нибудь из вас срочно позвонит по мобильнику и пригласит сюда телевидение — мне нужна прямая трансляция на Россию, чтобы огласить свои требования!

Ошеломлённые зрители были просто парализованы случившимся. Несмотря на то, что все уже, вроде бы, давно привыкли, что где-то там, в далеких горах Кавказа идет затяжная война с чеченскими боевиками и, словно бы эхо громыхающих там боёв, время от времени раздаются взрывы домов в Волгодонске, Каспийске, а то и в самой столице России — Москве, но представить, что нечто подобное может произойти здесь, в нашем, не имеющем ни военных баз, ни секретных объектов Красногвардейске, было просто невозможно. Тем более — такую акцию, как захват четырёхсот заложников.

Но — что было, то было, от правды жизни никуда не деться, и через каких-нибудь полчаса клуб швейников был оцеплен кольцом районной милиции и ОМОНа, за которым в считанные минуты собралась чуть ли не половина города, а в зале, перед сидящим на бочках террористом, появился оператор местного телеканала Валера Суткин и, с опасением приблизившись к сцене, наставил на черноголового мальца объектив.

— Говори, я снимаю! — прокричал он в сторону юного боевика.

Увидев нацеленный на него глаз телекамеры, тот придал своему лицу зверское выражение и громко крикнул: «Русский блят! Слушайте, суки!» — потом на минуту или чуть больше задумался и после этого произнёс:

— Россия должна немедленно прекратить войну и признать полный суверенитет (он не без труда выговорил это слово и был явно горд собой за то, что одолел его без запинок) Республики Ичкерия! Я требую вывести из Чечни все русские войска и освободить наших пленных! Если до шести часов завтрашнего утра мои требования не будут выполнены, я брошу факел в бензин. Его как раз должно хватить до рассвета. То же самое будет, если кто-нибудь попытается освободить заложников… Передал? — вперился он в глаза оператору.

— Отсюда я ничего передать не могу, но я сейчас поеду в телестудию и перешлю отснятый материал в Москву и областной центр, — испуганно зачастил тот, не выключая камеру. — Через полчаса-час всё, что здесь только что было сказано, попадёт в эфир, я обещаю.

— Принесите мне сюда телевизор! — потребовал Мовсаров. — Если я через час не увижу на экране своего обращения, то кого-нибудь из вас убью, — пообещал он и, приподняв правой рукой, показал сидящим в зале свой автомат.

Ситуация явно становилась критической, с некоторыми из сидящих в зале женщин начала происходить истерика, в воздухе противно запахло валерьянкой и какими-то другими лекарствами, и кто-то из заложников попросил привести к ним врача.

— И пусть сюда доставят воду! — добавил кто-то из дальнего ряда.

— Да-да, только скажите, чтобы не газированную! — поддержал его женский голос.

— Вы что, блят, на фуршете? Не понимете, что здесь происходит? Может, вам ещё коньяк со сникерсами заказать? — рассердился несовершеннолетний террорист, но, посидев минут пять с насупленным видом, всё-таки ткнул дулом автомата в сторону ёрзавшего на крайнем от прохода сидении парня.

— Ты! Пойди и скажи ментам, чтобы пропустили сюда врача. И принеси из нижнего буфета минералки, скажи, что я приказал… Да, и вот что… Захвати уж там у них для меня пачку мороженного. Лучше всего — «Лакомку».

Счастливый отпущенный не дал себя уговаривать дважды и, резво вскочив со своего места, выскочил из зала, а минут пятнадцать или чуть более спустя вместо него явились сначала облачённый в белый халат врач районной поликлиники Зураб Ананиевич Мирандашвили, который сразу же двинулся по рядам, выдавая нуждающимся различные таблетки, а затем и сам мэр города Красногвардейска Сергей Миронович Киль. Надо было видеть, как величественно следовал он через зал, толкая перед собой голубую тележку с нарисованным на её боку чукчей в кухлянке и надписью «Кимо».

— Стой, блят! — закричал, увидев его юный Мовсаров. — Ты кто такой? Кто тебя звал? И что в твоём ящике?

Не выпуская из левой руки потрескивающий факел, он приподнял правой тяжеловатый для него автомат и, уперев его рожком себе в колено, направил на остановившегося в проходе Сергея Мироновича.

— Я мэр города! — объявил, слегка запинаясь, Киль. — Привез тебе мороженное. Заодно хочу с тобой кое о чем поговорить.

— Не хер мне с тобой разговаривать! Я всё сказал в объектив, включи телевизор и слушай. Кстати, почему мне его до сих пор не установили?

— Телевизор уже везут, сейчас мы его вместе с тобой и посмотрим.

При этих словах (как будто они специально ждали за открытыми входными дверями, когда он их произнесёт) за его спиной появились двое мужчин, один из которых нёс в руках небольшой портативный телевизор, а другой — высокий столик-подставку для него. Установив всё это перед сценой, они распрямили на телевизоре антенну-усы и щёлкнули кнопкой включения.

— Ну? — напомнил о себе мэр. — Ты видишь, что я тебя не обманываю?..

Мовсаров молча сопел, уставившись в экран телевизора. Там в это время шла реклама — обтянутая в белые штаны девица тыкала в лицо зрителям гигиеническую прокладку и, лукаво улыбаясь, спрашивала: «Ведь я этого достойна?»

— Мороженное подать? — ещё раз подал голос чернобородый глава города.

Оторвавшись от телевизора, парнишка оценивающе оглядел его фигуру и, скользнув взглядом по первым рядам зрительного зала, указал на сидящую ближе всех девочку примерно своего возраста.

— Пусть она возьмёт из ящика одну «Лакомку» и принесёт мне сюда. А ты оставайся на месте.

Девочка с некоторой долей опаски (и одновременно — с гордостью от того, что именно ей выпало оказаться в центре всеобщего внимания) поднялась со своего места и подошла к тележке с мороженным.

— А мне можно взять одно? — спросила она у Мовсарова, вынимая для него пачку «Лакомки». — Я люблю карамельное.

— Чего-чего? — непонимающе уставился на нее тринадцатилетний террорист.

— Эскимо с карамелью, — уточнила она. — В шоколаде.

— Бери, — наконец-то сообразил он, чего она от него хочет, и, усмехнувшись, добавил: — Ведь ты этого достойна?

— Хм, — кокетливо передернула остренькими плечиками девчонка и, поднявшись по боковым ступенькам на сцену, протянула сидящему на бочках боевику его «Лакомку».