Фридрих Шиллер - Духовидец ( Из воспоминаний графа фон О***)

Двор саксонского курфюрста высказался за принца Александра: там недавно перешли в католическую веру, надеясь добыть польское королевство. Баварский посланник выразил недовольство своего правительства поведением герцога по отношению к юному наследнику. Баварцы не хотели выносить суждение о процессе, но, по их мнению, герцог не имел права против воли родителей давать ребенку протестантское воспитание.

Примеру сему скоро последовал и представитель французского короля, который нанес принцу Александру официальный визит. Чувствовалось несомненное венское влияние. Еще больше беспокойства вспыхнуло два месяца спустя, когда испанский посол посетил сначала принца Александра и уже потом — дворец герцога.

Между тем герцогское правительство, естественно рассчитывающее на поддержку протестантских кругов, нашло там очень мало понимания. Берлинский двор невзлюбил старого герцога с того самого дня, когда тот на княжеской ассамблее в Брауншвейге удалился из зала, дабы не подавать руки королю Фридриху Второму, которого обозвал атеистом и другом дьявола. Прусский король расхохотался, но поскольку герцог восставал против всякой инициативы атеистического Берлина, на Шпрее ему, понятно, платили той же монетой.

Столь же серьезным был конфликт с ганноверским, английским, брауншвейгским и гессенским дворами, хотя причина оного служила лишь к чести герцога. У него, равно как и у других немецких правителей, англичане пытались купить солдат для войны в Испании и Америке. Все эти попытки герцог пресекал самым резким образом, а соплеменников, поддавшихся на английские уговоры, называл предателями отечества и подлыми работорговцами.

В то время как герцог едва мог отыскать друзей вне пределов своей страны, число сторонников принца Александра росло с каждой неделей. От венецианской республики приехал полномочный представитель; послы нескольких итальянских князей при соседних немецких дворах дали ему понять о своем сочувствии. И самое важное: нагрянул папский нунций, аккредитованный в Мюнхене, и оставался в резиденции три недели. Произошло событие доселе невиданное: высокого ранга священник отслужил мессу в крохотной католической церкви, обычно посещаемой несколькими дипломатами: на мессе присутствовали принц Александр и все католические послы. По возвращении принц увидел на террасе Фрайхарта: барон меланхолически размышлял, уткнув подбородок в ладони.

— Выше голову, барон! Нет причин грустить. Да, понимаю, вам все это не нравится, тем больше я ценю вашу несравненную преданность!

— Монсеньер, я не об этом думаю. Вы не заметили лица людей, заполнивших улицы, когда вы шли к мессе?

— Да, барон, — нахмурился принц. — Забота, печаль, порой ненависть или с трудом сдерживаемая ярость. Это меня поразило как и вас, барон, хотя я, разумеется, смотрел на все иначе. Поверьте, когда я достигну цели, эти лица вместо заботы и ненависти озарит радость и любовь. У меня прекрасные планы, ведь, в сущности, так легко быть добрым и почитаемым правителем.

Фрайхарт недоверчиво покачал головой.

— Эти люди веруют, принц, как ваш дядя, герцог. Они всегда будут видеть в вас того, кто не разделяет их веру, — чужака.

— Откуда вы взяли, барон, — воскликнул принц, — что я буду веровать иначе, нежели они? Если я по разумным основаниям переменил веру, в которой меня воспитали, разве нельзя, по тем же основаниям, вновь к ней вернуться?

Барон Фрайхарт пристально смотрел на него, словно не мог освоить странности этой идеи. Наконец, пробормотал:

— Монсеньер, это мысль вашего… вашего…

Он вздрогнул. Принц досказал за него:

— Моего друга, так? Советчика? Армянина? Нет, это моя мысль. Но он, вероятно, согласился бы. Однако идемте, барон, у нас обед в честь папского нунция.

Опасения барона Фрайхарта имели реальные основания. У старого герцога было немного заграничных друзей, но народ ему доверял. Он, правда, не провел никаких реформ, не уменьшил налогов, не сделал вообще ничего для блага населения. Однако человек он был простой, непритязательный, бережливый до скупости, боялся какой-либо растраты, а потому за долгие годы пригрел целую свору чиновников, мыслящих единокупно с ним. Герцог охотно посещал суды, популярные церкви, часто путешествовал по стране и даже кое-где велел исправить дороги и мосты. Народ чувствовал: это один из своих. Его позиция касательно внука вполне устраивала этих людей: каждый из них повел бы себя точно так же.

Принца Александра они не знали. Его широкий образ жизни доверия не внушал, — денежки-то текут из нашего кармана, считали они. Перемена религии казалась поступком чудовищным, перспектива католического герцогского дома ужасала почти всех. Только немногие дворяне, которые по тем или иным причинам не пришлись ко двору старого герцога, предложили свои услуги, но принц отлично понимал — такие сторонники чести ему не делают. Он их, однако, приласкал, дал понять, что высоко ценит их преданность.

Но даже на подобных людей его влияние было весьма незначительным. Он знал с самого начала, — его притязания не вызовут энтузиазма в верховном суде. Против герцога, своего господина, судьи ни в коем разе не пойдут. Поэтому принц старался, насколько возможно, затянуть процесс, и его адвокаты по разным, чисто формальным основаниям, откладывали слушание дела. Только чрезвычайное событие, как, например, смерть старого герцога, могло резко изменить ход и результат процесса.

Посему надо было выжидать. Между тем принц пытался привлечь на свою сторону возможно больше офицеров, чтобы в экстренном случае заручиться поддержкой хотя бы нескольких армейских частей. Эта работа — принц поручил ее перешедшим к нему дворянам — продвигалась медленно, хотя на деньги не скупились. Сумели переманить горсточку капитанов, лейтенантов, двух-трех штабных, но все это был народ сомнительный — большинство дорожило честью и на подкуп не поддавалось.

Совещания у принца шли почти ежедневно, после отъезда нунция в них участвовали послы из Вены, Мюнхена и Мадрида. Принц вполне охотно выслушивал разного рода инициативы и планы, проявляя нерешительность в одном только пункте. Его позиция существенно усилится, говорили ему, если он предложит руку принцессе из богатой и могущественной семьи. Таковая на примете была — из лотарингского дома: заключив этот союз, принц породнится не только с Габсбургами, но и с французской королевской фамилией. Ситуация обязывала: не следовало заявлять «нет», а потому принц, как обычно, отделывался недомолвками и обещаниями подумать хорошенько.

Месяцы проходили, и начальная уверенность Александра сменилась все нарастающим беспокойством. Он жадно рассматривал почту, надеясь встретить некий знакомый почерк, не скрывая от своих конфидентов — графа Остена и барона Фрайхарта, — что с нетерпением ждет письма от армянина, о котором уже давно не слышал вообще ничего.