Дракула. Самая полная версия - Брэм Стокер
– Это упало с груди Люси, когда я нес ее в ванну.
Прочтя, я взглянул на профессора и после некоторого молчания сказал:
– Ради Бога, что все это значит? Была ли она раньше сумасшедшей или же теперь сошла с ума, или то, что написано – правда, и в этом кроется какая-то ужасная опасность?
Хельсинг ответил мне:
– Не думайте об этом сейчас. Вы узнаете и поймете все в свое время; но попозже. А теперь скажите, о чем вы собирались мне рассказать?
Это вернуло меня к делу, и я снова пришел в себя.
– Я хотел сказать вам, что надо написать удостоверение о смерти миссис Вестерн.
Я снова спустился и в передней встретил Квинси Морриса с написанной им Артуру телеграммой, в которой он сообщал о смерти миссис Вестерн и о том, что Люси также была больна, но что теперь ей лучше, и что Ван Хельсинг и я с нею.
Затем он спросил:
– Можно мне поговорить с вами, Джон, когда вы вернетесь?
Я кивнул ему в ответ головой и вышел. Я не встретил никаких затруднений при внесении в реестр и велел гробовщику прийти вечером снять мерку для гроба и взять на себя устройство похорон.
Когда я вернулся, Квинси уже ждал меня. Я сказал, что поговорю с ним, как только узнаю о состоянии Люси, и вошел к ней в комнату. Она все еще спала, а профессор, по-видимому, так и не двигался с места. Он приложил палец к губам, и я понял, что в скором времени он ожидает ее пробуждения.
Когда я вернулся к Квинси, он произнес:
– Я не люблю бывать там, где у меня нет на то права, но здесь случай исключительный. Вы знаете, как я любил эту девушку; но несмотря на то, что это все уже в прошлом, я не могу не беспокоиться о ней. Скажите, что случилось; датчанин – очень славный господин; он сказал, когда вы вошли, что необходима новая трансфузия крови и что вы оба истощены. Я догадываюсь, что вы с Ван Хельсингом уже раз проделали над собой то, что я сделал сегодня. Не так ли?
– Да, так.
– И я догадываюсь, что Артур тоже принес себя в жертву. Когда я встретился с ним четыре дня тому назад, он очень плохо выглядел. С тех пор, как у меня в пампасах погибла кобыла в одну ночь, я никогда не видел, чтобы можно было так быстро измениться. Одна из тех больших летучих мышей, которых там называют вампирами, напала ночью на несчастную лошадь, высосала у нее из горла и открытых ран столько крови, что она уже не в силах была оправиться, и мне пришлось пристрелить ее из сострадания. Скажите совершенно откровенно, Джон, – Артур был первым, не так ли?
Я задумался, так как сознавал, что не следует выдавать того, что профессор держит в секрете, но Моррис знал уже слишком много и о многом догадывался, так что не было причины ему не отвечать, поэтому я ответил ему той же самой фразой: «Да, так».
– И как долго это продолжается?
– Дней десять.
– Десять дней! Значит, в вены этого бедного создания, которое все мы так любим, за это время вкачали кровь четырех здоровых людей. Помилуй Господи, да ее тело не выдержало бы этого! Куда же она девалась, вся кровь?
Я покачал головою.
– Куда? – повторил я. – Я положительно ничего не соображаю и представить себе не могу. Тут целая серия мелких обстоятельств перепутала все наши распоряжения относительно охраны Люси. Но больше этого не случится. Мы останемся тут, пока все это не кончится, – хорошо ли, дурно ли, как будет угодно Богу!
Когда Люси поздно вечером проснулась, то первым движением ее было схватиться за грудь, и к моему удивлению, она вытащила оттуда те листы, которые Ван Хельсинг давал мне прочесть. Осторожный профессор положил их обратно, чтобы она, проснувшись, не встревожилась. Затем она оглянулась кругом и, заметив, где находится, вздрогнула, громко вскрикнула и закрыла свое бледное лицо бледными, худыми руками. Мы оба поняли значение этого, т. е., что она вспомнила о смерти матери, так что мы приложили все старания, чтобы ее успокоить. Когда стемнело, она снова задрожала. Но тут произошло странное явление. Во сне она схватила листки и разорвала их. Ван Хельсинг встал и отобрал их у нее, а она продолжала рвать воображаемую бумагу; наконец, она подняла руки и развела их, как будто разбрасывая оставшиеся куски. Ван Хельсинг был поражен и нахмурился, что-то соображая, но ничего не сказал.
19 сентября
Прошлую ночь она спала очень неспокойно, как-то все боялась заснуть, и когда проснулась, то чувствовала себя немного слабее. Профессор и я по очереди сторожили ее и не оставляли ни на минуту. Квинси Моррис ничего не говорил о своих намерениях, но я знал, что он всю ночь бродил вокруг дома и сторожил. На следующий день, при дневном свете, мы увидели, насколько ослабела наша бедная Люси. Она с трудом шевелила головою, и то ничтожное количество пищи, которое она в состоянии была принять, нисколько не помогло ей. Временами она дрожала, и оба мы, Ван Хельсинг и я, заметили, какая большая разница наблюдалась в ней, когда она спала, в сравнении с ее состоянием после сна. Во сне она выглядела сильнее, хотя бледнее, и дыхание было ровнее; открытый рот обнажал бледные бескровные десны, причем зубы казались как-то длиннее и острее, чем обыкновенно; когда же она бодрствовала, то мягкий взгляд ее глаз менял выражение лица – она снова становилась похожей на себя, хотя очень изменилась от истощения, и казалось, что сейчас умрет. Вечером она спросила об Артуре, и мы вызвали его телеграммой. Квинси поехал на вокзал встречать «его.
Артур приехал около шести часов вечера; когда он увидел ее, то его охватило чувство умиления, и никто из нас не мог произнести ни слова. В
