Александр Варго - Гурман
Первым порывом Виктора было позвонить в дежурную часть, чтобы сюда прислали усиленный наряд. Так было бы правильнее, он в этом не сомневался. Но что-то остановило Бокова. Он вдруг подумал, что не так все просто. Для того чтобы предъявить обвинения в конкретном преступлении, нужны веские доказательства. Косвенных было хоть отбавляй. Виктор не сомневался, что убийца именно тот человек, которого он искал. Но для того чтобы убедить следствие в своей правоте, нужно время. История получит огласку, будет привлечена пресса. СМИ, затаив дыхание, только и ждут очередную кровавую новость.
Запустив этот маховик, он может упустить Малышева-младшего, из-за которого потерял сына, а жена стала бесплодной.
Взвесив все «за» и «против», Боков принял решение. Он сам достанет гадину, как уже когда-то дотянулся до Артура.
Тем более что ему самому бросили вызов. Его фото с датой смерти являлось весьма весомым аргументом в пользу этого умозаключения.
За окном снова послышался вой. Боков не удержался и выглянул наружу. Собака дрожала от холода и пялилась на дом. Она задрала голову и заскулила, как если бы призывала его поскорее выбраться отсюда. Пока еще не поздно.
Виктор быстро проверил шкаф и тумбочки, сдернул покрывало с дивана, перевернул белье, посветил фонариком под кровать. Ничего.
Оставалась еще одна комната. Перед тем как выйти в коридор, Виктор выглянул в окно. Он почему-то желал снова увидеть эту бродячую собаку со свалявшейся шерстью. Но ее там уже не было. Снаружи гулял злой ветер, вороша обрывки газет и полиэтилена.
«Ты просто не хочешь остаться в одиночестве», — подумал Виктор, и это было правдой.
Воздух в этом доме был буквально пропитан напряжением. Казалось, чиркни спичкой, и все взлетит на воздух. Поэтому осознание того, что ты не один в этом глухом и заброшенном месте, отчасти успокаивало. Пусть даже это живое существо — всего лишь бездомная псина.
Он вышел в коридор и уже намеревался двинуться ко второй, последней комнате, как неожиданно услышал голос, от которого застыл на месте:
— Папа.
Виктор почувствовал, как у него вспотели ладони. Голос был испуганный и тоненький, почти как у ребенка.
«Папа?! Это глюки. Мне показалось, я ничего не слышал».
— Папа? Ты здесь?
Луч фонарика дрогнул.
Виктор толкнул дверь и буквально ввалился в комнату. Рука с фонарем ходила ходуном, но он видел, что в центре помещения стоит кресло, на котором неподвижно сидит скрюченная фигура, укутанная в рваные тряпки.
Виктор облизал губы. Его язык был сухим, как мочалка.
— Папа?!
Бокову начало казаться, что разум покидает его. В руках существа, сидящего в кресле, было крошечное создание, похожее на младенца. Он потер глаза, будучи уверенным в том, что это призрак. В следующую секунду он испарится.
«Никакой это не младенец. Вообще не человек, а кукла. Старая, чумазая».
Виктор обратил внимание на руки, сжимавшие игрушку, бледные, с выпирающими жилами и бородавками. Темные кривые ногти напоминали когти хищной птицы. Это и есть убийца?
— Встать! — разлепил он губы. — Руки за голову.
Непонятное существо не шелохнулось. Его голова была низко опущена, словно оно дремало.
— Встать! — крикнул Виктор и шагнул вперед.
Его так и подмывало сорвать капюшон с грязного пугала, которое гладило куклу.
— Папочка!
Виктор поднял пистолет и с трудом выговорил:
— Встать. Или стреляю.
— Если ты убьешь меня, то никогда не увидишь своего сына, — сказало существо.
Тембр его голоса изменился. На этот раз он был низким и хриплым, почти утробным.
Виктор бросился вперед, но тут же споткнулся. В его ногу ниже колена что-то с силой врезалось, сдирая кожу. Не удержавшись, Боков упал на пол, и тут же раздался металлический щелчок. Виктор взревел. Его правую руку захлестнула обжигающая боль. Словно чьи-то невидимые челюсти сжали кисть, ломая каждую косточку. Пистолет выпал. На руке, клацая словно гигантские челюсти, болталось что-то зловещее, тяжелое.
Капкан.
Виктор, светя фонариком, пополз к пистолету, но тут же снова закричал, угодив коленом в еще одну ловушку.
Существо тихо засмеялось, наклонилось и подобрало пистолет.
Тяжело дыша, Виктор смотрел на него. Колено, захваченное зубьями капкана, онемело от боли. Он чувствовал, как джинсы набухают теплой кровью. Только сейчас Боков разглядел нить, блеснувшую металлом, о которую споткнулся в темноте. Капканы были повсюду. Их голодные раскрытые пасти со стальными зубьями усеивали все помещение.
— Кто ты? — Голос Виктора стал надтреснутым, словно в нем лопнула какая-то жизненно важная артерия. — Что ты знаешь о моем сыне?!
Существо откинуло капюшон. На Бокова смотрела древняя старуха с уродливым бородавчатым лицом и длинным мясистым носом. Более отвратительных существ ему еще никогда не доводилось видеть.
— Я ждала тебя, — прошептала она.
Старуха поднесла куклу ко рту, откусила ей руку и тут же выплюнула ее. Потом ногу. Пластмассовые конечности игрушки с гулким стуком падали на пол. Левая ножка попала на один из капканов. Железные клыки с лязгом захлопнулись, насквозь пробив пластик.
— Кто ты? — повторил Виктор.
Старуха полностью сняла капюшон. Сальные редкие волосы обрамляли бугристую голову, напоминающую гнилой кочан капусты.
— Как ты хотел назвать своего сына?
Бокову показалось, что пол уходит у него из-под ног.
— Что тебе известно о нем, тварь?!
— Все, — прокаркала старуха, оторвала у куклы голову и начала стаскивать с себя маску.
Катя разглядывала потолок. Она никогда не могла себе представить, что если долго в него всматриваться, то начинаешь видеть удивительные вещи. Вон то маленькое пятнышко в углу неожиданно переместилось влево, растянулось и снова сжалось. Так ползают мультяшные гусеницы.
Катя улыбнулась разбитыми губами. Они вздулись и были похожи на сливы.
А вон облачко. Оно похоже на кленовый лист, медленно плывущий по течению ручейка.
Катя заплакала. Она хотела спать, но как только закрывала глаза, перед ней тут же возникало ненавистное, блестящее от пота лицо Павла, его похотливая ухмылка и прищуренные, смеющиеся глаза. Заснуть бедняжка так и не смогла.
Этот подонок насиловал ее всю ночь. Она хотела его убить, медленно и мучительно.
В перерывах он не забывал делать свой традиционный перекур, одновременно прикладываясь к бутылке. Когда негодяй чувствовал, что Катя начинает трезветь, он вливал в нее водку. Как бензин в горловину бака, бульк-бульк, и все в ажуре. Ее несколько раз вырвало. Организм, не привыкший к алкоголю, не мог вынести эти лошадиные дозы.
Под утро Павел, вконец обессиленный, но явно довольный собой, ушел спать.
Катя хотела умереть. Нет, сначала убить эту сволочь, которая сейчас храпела на кровати ее приемных родителей. Она была противна самой себе.
Девушка заворочалась, стараясь не причинять боль своим несчастным рукам. Кожа с кистей была содрана наручниками.
Катя с тоской посмотрела в сторону окна. Начинался рассвет. Мила хотела навестить ее сегодня. Вот только когда она решит прийти? Утром? Вряд ли.
И вообще, что сможет сделать хрупкая слепая женщина против пьяного, безумного зэка?! Он просто втащит ее сюда и будет издеваться над ними обеими. А потом усадит их в машину и…
Дальнейший сценарий она не хотела прогнозировать даже в своем воображении.
За дверью послышались шаги. Пошатываясь, в комнату зашел Павел. На нем были только трусы. Глаза, опухшие от недосыпа и алкоголя, с трудом сфокусировались на девушке.
— Соскучилась? — спросил он и зевнул.
Катя уставилась в потолок. Пора менять тактику. Иначе она сдохнет тут.
Павел сел на кровать и погладил ее по ноге.
— У нас еще целый день впереди. Поездка на машине запланирована на поздний вечер. Я добрый, можешь не благодарить, — заявил он, глумливо подмигивая.
Катя перевела на него взгляд. Ненависти в нем не было. Ее глаза подернула легкая поволока.
— Трахни меня, — сказала она и облизнулась.
Слова сорвались с ее губ, как дохлые жабы. Ей стало противно от звука собственного голоса. Но девушка понимала, что назад пути уже нет. Он все равно ее изнасилует, и не раз. Только теперь она будет править балом.
Брови Павла превратились в домики.
— Что?!
— Что слышал. Или ты сдулся? Больше не можешь?
У Павла отвисла челюсть, но он быстро взял себя в руки. Лицо его начало багроветь от ярости.
— За меня волнуешься, шавка мокрая?! — Он ударил Катю, но она расхохоталась и прокричала:
— Повисла твоя макаронина! Ты не мужик, а импотент, тряпка!
Павел ударил ее снова. Брызнула свежая кровь, но Катя продолжала хохотать, и это еще больше разъярило негодяя.
— Я тебе!.. — Он заскрежетал зубами, сорвал трусы и склонился над хохочущей девушкой.
